Крошечный домик посреди бескрайнего  поля, казалось, был совсем близко  – выбеленный, двухэтажный, с голубятней на крыше.  Над дверью маячила вывеска: кольцо, и в нем – жестяной флюгер в виде  колокола. По кольцу шла выцветшая надпись: «Колокольчики О’Рэйли». К домику не вело ни одной тропинки.

Но прошло довольно много времени, прежде чем Клеменс приблизился к нему – безбрежное спокойствие поля скрадывало расстояние. Небо над полем было безоблачное, выгоревшее, как платок  на шее у Клеменса. Трава доходила до пояса – жесткая, неяркая, с узкими длинными листьями и седоватым колоском на  конце стебля. В такие колоски-косички собирают волосы русалки, перехватывая их жемчужными гребнями.

Безмятежность поля  заставляла вспомнить о море в штиль… Но там в глубинах бурлила жизнь – а здесь было пустынно, разве что раздавался иногда треск цикады, неожиданно далеко разносившийся в сухом, застывшем воздухе.

Наконец Клеменс  подошел к дому – травяные волны плескались у самого порога, словно  хозяин дома никогда не выходил из своей лавки.

Клеменс  поднялся по трем ветхим ступеням и шагнул в дверь.

— Динь-дон, — сказал колокольчик.

— Тили-тирли-ли! Звяк! Звиньк! Донн! Бомм… Думм… Стук-так-так… — на нежданного гостя обрушился  звуковой ливень, и  Клеменс  на мгновение ощутил себя  на пестром базаре торгового города: кто-то тянет за руку, кто-то кричит, нахваливая свой товар,  глаза разбегаются от пестроты  побрякушек, разбросанных на лотках, и над всем этим плывут запахи мяса, жарящегося в масле, специй,   гниющих фруктов, благовоний,  испорченной рыбы, моря и водорослей.

Колокольчики были повсюду: увешивали стены, свисали с потолка, кажется, даже лежали грудами в углах. Были там и  связки серебряных, золотых, медных бубенцов, похожие на гроздья винограда, полые деревянные трубки, стукавшиеся друг о друга, как ветви деревьев в ветреную ночь, глиняные колокольчики и стеклянные, из сухих плодов неведомых растений и раковин, подобранных на неизвестно каких побережьях,  колокольчики  новенькие, сияющие и с отбитыми краями, крошечные – не больше ногтя – и огромные, в человеческий рост…

Среди всего этого разнообразия Клеменс не сразу заметил хозяина, неподвижно замершего за темным деревянным прилавком.

О’Рэйли (это, несомненно, был он) держал  в вытянутой руке хрупкую конструкцию из  серебряных трубочек  разной длины. Сквозняка в лавке не было, и рука О’Рэйли была неподвижна, но подвеска  тихонько напевала, как ручей в летний полдень.

— Здравствуйте, — сказал Клеменс.

О’Рэйли, словно нехотя, оторвался от своего звенящего чуда, осторожно повесил его  на стенку, и только потом  перевел взгляд на Клеменса.

— Здравствуйте, — сказал хозяин.

Глаза у него были острые, цвета  выцветшего неба над полем. Лицо  — смуглое, с резкими чертами. Волосы – светлые, небрежно и коротко подстриженные, рубашка – с распахнутым воротом и закатанными до локтя рукавами.

Меньше всего О’Рэйли походил на тихого лавочника, никогда не покидающего своего дома.

Клеменс пригнулся, придерживая рукой шляпу, и осторожно, стараясь не вызвать еще одну звенящую бурю, шагнул к прилавку.

— Хотите колокольчик? – спросил О’Рэйли.

Клеменс по возможности вежливо пожал плечами:

— Наверное, нет.  Вообще-то я ищу перекресток, но это, похоже, не здесь.

— Ошибаетесь, молодой человек, — засмеялся  О’Рэйли,  да так, что Клеменс насторожился – подобным тоном произносят слово «человек» те, кто не относит себя к роду людскому.

О’Рэйли тем временем продолжал,  между делом  доставая откуда-то из-под прилавка  стаканы и несколько бутылок с нечитаемыми для Клеменса этикетками:

— Сколько прямых может пройти через одну точку? бесконечное множество. «Колокольчики О’Рэйли» и есть тот перекресток, через который проходят все дороги… — От этих слов Клеменсу стало не по себе – все равно, как если бы О’Рэйли  вдруг захлопал в ладоши, запрыгал и воскликнул тонким голоском: «Ах, какая прелесть!». Слова, которые он произнес, были правдой – но принадлежали не хозяину лавки, а кому-то другому.

Но Клеменс ничего не сказал, делая вид, что завороженно следит, как  О’Рэйли  смешивает напитки – зрелище и впрямь было увлекательным. Бутылки мелькали в воздухе, выписывая замысловатые вензеля – видно было, что хозяин лавки рад продемонстрировать свое мастерство.

Наконец, этот странный танец закончился и О’Рэйли  пододвинул гостю стакан: «За счет заведения».

Питье оказалось прохладным, кисло-сладким, и Клеменс склонил голову, отдавая человеку   за стойкой (а человеку ли?) должное.

О’Рэйли тем временем продолжал:

— Все-таки купите колокольчик, молодой человек. Не хотите? – Он усмехнулся, глядя, как Клеменс упрямо качает головой.  – Ну, хоть посмотрите.  – О’Рэйли окинул взглядом свое хозяйство.  – Хотя бы вот это. – Он осторожно снял со стены медный колокольчик величиной с ладонь и протянул его гостю.

Клеменс неохотно взял его — позеленевший от времени, с вязью полустершихся иероглифов, бегущих по краю. Клеменс    поднял  его  за кожаный шнурок, продетый в ушко, и поднес к глазам. По комнате пронесся тихий звон…

 

…Он оказался на краю тропы, оборвавшейся в пропасть, а вокруг высились горы, и поднимающееся солнце красило их в розовый, золотой, алый, сиреневый, и облака цеплялись за вершины, и казались причудливыми флагами, яркость неба слепила — но он смотрел – щурясь, сквозь слезы, —  потому что оторваться было невозможно, и он почувствовал, что за спиной его режутся крылья, и узкая щель пропасти с клубящимся внизу туманом уже нестрашна, и он сделала шаг вперед….

 

— А? Что?  — Клеменс не сразу опомнился. Тишь и полумрак лавки, показавшейся ему мгновенно тесной, пыльной  и на редкость убогой, навалились на него, как ватное одеяло – это О’Рэйли осторожно вынул колокольчик из его замерших пальцев. — Что случилось?

— Вы просто выбираете себе колокольчик, — мягко сказал О’Рэйли. – Попробуйте еще один?

Клеменс протянул руку – не вполне понимая, что делает.

 

…Зеленые холмы – пологие склоны, густые травы и плывущий над ними аромат меда. Ветер плещет в лошадиной гриве, и от бешеной скачки  кровь бурлит, как молодое вино. Он встает на стременах и кричит:

— Э-хе-хей-хоо!

Он оборачивается – бок о бок с ним на коне мчится девушка, и ее волосы  похожи на лошадиную гриву. Она смеется и пришпоривает коня…

— Эй, догони меня!

 

— Или, может быть, вот этот?

 

Ночной город. Он стоит на узком балконе, вглядываясь в россыпь  тусклых оранжевых окон под ногами.  В последний раз затягивается сигаретой и бросает ее в темноту. Возвращается в комнату.

Там тоже темно, и сигаретный дым стелется под потолком. На столе, поверх небрежно брошенных газет, рядом с пепельницей, полной окурков, лежит блокнот из дешевой желтой бумаги, испещренный схемами. Он задумчиво смотрит на лист, еще раз прогоняет в уме всю цепочку своих построений. Если он прав — а он прав, черт побери! – то сегодня можно решить все разом.

Он усмехается недоброй улыбкой, и тянется в ящик стола за привычной тяжестью пистолета.

 

— И еще один? Или еще один? Что вам больше всего понравилось, молодой человек?

— Ннн…нне знаю…   — Клеменс был откровенно ошарашен.

О’Рэйли усмехнулся, явно довольный  произведенным впечатлением.

— Вы уже не против приобрести колокольчик?

— Да! – выдохнул Клеменс. В этом он уже не сомневался.

— Но учтите, молодой человек, выбрать можно только один раз. И навсегда. – О’Рэйли прищурился, глядя мимо своего собеседника – куда-то далеко-далеко. В прошлое. Или в будущее. Или в одну из возможных судеб, щедро предлагаемых посетителям лавки.

— Навсегда?  — На лице Клеменса отразилось смятение. Выбрать горы? Или ночной город? Или зеленые холмы? Или радужный мост, который воздвигся по одному его слову в каком-то из предложенных колокольчиками видений? Или запах соли и водорослей в маленькой гавани с непонятным названием, где девушка с глазами цвета неба и моря ждала его на причале? Или тишину под пологом тенистой зелени  и  мельтешение крошечных птиц, похожих на бабочек – там, где он привычно крался по следу, вооруженный луком и стрелами?

От  площади, полной  толпы до кельи отшельника, от больших городов, до дремучих лесов, от гор до моря и от степи до жаркой, молчащей пустыни, где только ветер беседует с песком, перекатывая по бескрайним пространствам дюны  — все предлагала щедрая лавка… Только для того, чтобы навсегда забрать обратно, оставив только крошечную частичку великого оркестра – всего лишь один колокольчик…

Сердце Клеменса готово было разорваться. Он закусил губу, чтобы успокоиться.

— Я не знаю, что выбрать,  — хмуро сказал он. – Если я выберу одну дорогу, то потеряю все остальные.

Сейчас он был зол – на лавку, в которой столько всего, на О’Рэйли, предложившем такие беспощадные условия, на себя… Клеменс теперь знал, что, какой бы путь он ни выбрал, до конца жизни его будет терзать сомнение – а, может, на какой-то другой дороге еще больше чудес? Еще больше приключений, и тревог, и всех тех приправ и  пряностей, которые жизнь щедро сыплет в блюда самым дорогим своим гостям?

О’Рэйли понимающе усмехнулся:

— Что, глаза разбежались?

Клеменс неохотно кивнул. Казалось бы, так просто – только протяни руку…

— Хочется всего… И сразу, да?  — продолжал О’Рэйли. – Но есть еще один способ.

— Какой? – встрепенулся Клеменс.

— Остаться продавцом в лавке. Конечно,  — продолжал О’Рэйли, — ни один из колокольчиков не будет  именно твоим… Но, с другой стороны, зато ты сможешь иметь дело с каждым из них помаленьку. Как тебе такой вариант?

Он мог бы и не спрашивать:

— Да!  — Радостно выдохнул Клеменс.  – С удовольствием! А что для этого нужно сделать?

О’Рэйли  опять усмехнулся:

— Ничего сложного. Просто продай колокольчик… Ну, хотя бы мне. – Он вышел из-за прилавка, пропуская Клеменса на свое место.

— Ага… — молодой человек мгновенно оказался за стойкой, завертел головой, оглядывая свое новое хозяйство. – Что пожелаете? Степь? Горы? Тихую жизнь? Приключения и подвиги?  — Клеменс осторожно  протянул к О’Рэйли руки, с каждой  из которых свисало несколько колокольцев.

О’Рэйли насмешливо покачал головой:

— Парень, да у тебя все задатки торговца! Мне, пожалуй, вон ту, — и О’Рэйли указал пальцем в дальний угол.

— Вот эту? – Клеменс  снял со стены подвеску, которая была в руках у О’Рэйли перед приходом покупателя. Когда он дотронулся нее, серебряные стерженьки звякнули, и ему показалось, что он слышит звон ручья и девичий смех.

— Нет,  — О’Рэйли покачал головой. – Вон ту, за ней.

Клеменс озадаченно вытянул из угла несколько пузатых  глиняных трубок, связанных между собой грубой веревкой. У одной из них край был отколот, и все они не издали ни звука, когда Клеменс взял их в руки. Он не сразу понял, почему – они были забиты изнутри тканью.

— Это? – растерянно спросил Клеменс. Он ожидал от О’Рэйли лучшего выбора.

— Да, —  кивнул тот. – Держи, парень, — он бросил на прилавок монету, и, осторожно держа обеими руками  свое странное приобретение, направился к выходу. – Прощай.

— То есть как?  — Растерялся Клеменс.

— Продавец теперь ты, — бросил О’Рэйли через плечо. – Удачи, парень.

На пороге он еще раз обернулся:

— И учти, парень. Выбрав одну дорогу, ты теряешь остальные. Не выбрав ни одной – теряешь все.

-Эй, постойте!  — Но О’Рэйли уже сделал шаг в светлый прямоугольник из сумерек. Дверь захлопнулась.

В два удара сердца Клеменс был уже за ней – но там никого не было. Только  тишина и пустота бескрайнего поля. Под легким касанием ветра поскрипывала, покачиваясь, жестяная вывеска. На ней, затейливой вязью, выцветшей от времени, выгибалась надпись: «Колокольчики Клеменса».

— Ну и ладно, — Клеменс пожал плечами. – Подумаешь…

И он шагнул в полумрак – туда, где ждали его одолженные судьбою взаймы все приключения мира.

2006г.