Потянулись дни, полные простора и тишины.

Странно было чье-то присутствие, не требующее постоянной бдительности. Можно было молчать. Можно было говорить. Много ходить по холмам — когда вместе, когда порознь.

Это было так же хорошо, как одиночество, но просторней. Мир стал больше. Что-то сдвинулось на градус, на полградуса, у всех вещей появился новый ракурс. Стало заметным что-то, ранее выпадавшее из внимания.

Озеро завалило снегом.

Отходить от него пока не хотелось. Контактировать с внешним миром тоже.

Почти нечувствительно появилась и исчезла Рианнон. Сняла ментограммы, проверила цельность границ и исчезла.

Прошел Йоль.

Прошел Имболк. Снег стаял; вскрывшиеся горные ручьи растеклись и стали реками. Звук их изменился на две октавы. Небо из сизого и серого сделалось интенсивно-синим. Холмы сбрызнули фиолетовым — повылезали подснежники.

Мирддин, ходивший встречать рассвет в сопках, возвращался из долгой прогулки по берегу озера. Озеро дышало покоем. Все вокруг было живое, движущееся — вода испарялась, поднималась к небу, опадала росой. Палые листья истлевали, смешиваясь с землей, становились пищей новым всходам. Гонялись друг за другом звери, проливая алую кровь —  одна и та же энергия жизни перетекала из одной формы в другую, меняя и меняя обличья.

И во всем этом была растворена Нимуэ  — даже не как аромат. Как след аромата. Как всегда. Как обычно.

Он приложил ладонь к поверхности озера и позвал. Эхо ушло в глубину; он сел на берег и стал ждать.

Вода вскинулась, отливаясь в силуэт, прозрачный, как стеклянный. Фигура шагнула на берег, вода тянулась за ней, как бесконечный шлейф. В шлейфе отражалось небо и сосны.

— Привет, — сказал Мирддин.

Нимуэ склонила голову к плечу. Мирддин шагнул вперед и обнял ее.

Он чувствовал, как она собирается под его руками, концентрируясь в одной точке, стягиваясь в одну форму из остальных. Он провел по контуру — отрытый лоб, высокие скулы, белое птичье горло, узкие плечи — стекло под пальцами теплело, как окно зимой от дыхания. Прошло не больше минуты, как она стала совсем такой, как Мирддин ее увидел в первый раз — тонкой, с голубыми, как лед, глазами на пол-лица, с короткими и легкими, как пух, волосами, разлетающимися над шеей, выступающей из воротника, как стебель из вазы. Простое платье, серое и бесформенное, стекало с ее плеч вниз, и Нимуэ проступала из него, как гребень из волны — новой линией при каждом новом движении.

Нимуэ-Ниниана-Вивиэн разомкнула губы.

— Ужасно долго я меняю форму, — сказала она. — Мне надо лучше концентрироваться.

— И тренироваться чаще, — в тон ответил Мирддин.

Нимуэ наморщила нос:

— Человеком утомляет. Да и сделаешь не все… Я проверяла границу, — пояснила она. — Все срослось просто идеально, даже шва между землями не осталось. А ты где был?

— А! Нашел кое-что… — у Мирддина мелькнула идея. — Давай покажу.

Мирддин сел на землю, опираясь спиной о дерево, и притянул Нимуэ к себе на колени.

— Не боишься? — спросил он.

Нимуэ запрокинула голову, упираясь затылком ему в плечо:

— Это мне следовало спрашивать!

Улыбка блеснула, как форель  в реке. Нимуэ запрокинула руку вверх и коснулась его виска. Мирддин сделал то же самое.

— Тогда смотри.

Три. Точка. Один. Четыре. Один. Пять. Девять.

Цифры появлялись одна за другой, вспыхивая разноцветными сполохами; ему не приходилось делать для этого никаких усилий, они разворачивались впереди, как дорога, уводящая в бесконечность, давая прозрачное, головокружительное чувство потока. Он знал, конечно, что его восприятие субъективно, что грань реальности, к которой удавалось прикоснуться таким образом гораздо сложнее, отдаленней, непостижимей — но тем дороже была возможность разделить  его с кем-то. Краем сознания он ощущал присутствие Нимуэ, ее жадное, распахнутое внимание.

Девять. Девять. Девять. Девять.

Полет замедлился. Они достигли нужного места. Вокруг обступила глубокая, прохладная синева, ровное сияние, перемежаемое цветными лучами.

Два. Один. Два. Восемь. Пять. Девять. Девять. Девять. Девять. Девять. Девять.

Три. Девять. Девять.

Мир сиял кобальтовым, синим, сапфировым. У океана над глубиной бывает такой цвет. У неба, на стороне, противоположной закату. И еще у витражных стекол иногда.

Они вынырнули наружу.

— Вот, — немного смущенно сказал Мирддин. — Мое новое любимое место в числе пи.

Нимуэ развернулась. Щеки у нее раскраснелись, глаза сияли — как после катанья с горки.

— Оно прекрасное! Можешь сказать… можешь сказать словами, почему?

Взгляд ее был ощутим, как прикосновение. Мирддин чуть пожал плечом.

— Число пи — иррациональное. Бесконечное. Встроенное в саму природу вещей.

Как то, что между нами, вдруг подумал Мирддин.

— Обещай мне одну вещь, — сказал он вслух.

— Какую?

— Обещай, что будешь… что будешь продолжать быть. Неважно, как. Дану. Или духом. Или озером. Как угодно. Только обещай, что ты будешь.

Нимуэ выскользнула прочь. Села на землю, обняв колени. Темные пряди рассыпались, открывая ямку у основания затылка. Нимуэ подняла голову и грустно улыбнулась.

— Я не могу.

— Почему?

— А, — Она погладила сосновый корень, как кошку. Сорвала жухлую травинку и начала вертеть ее в руках. — Это когда ты знаешь, что должен хотеть жить. Обязан хотеть жить. Что у тебя нет никаких причин не хотеть жить. Что ты, в принципе, хочешь начать хотеть жить. Что ты должен заставить себя начать хотеть жить. Но не можешь, — Улыбка ее сделалась чуть виноватой. — Я очень плохо умею хотеть жить, Мирддин. У тебя так не было?

Мирддин помолчал.

— Тогда… тогда был момент, когда я хотел умереть,  потому что слишком хотел жить. Жажда, которую нельзя утолить ничем, потому что, чем ее можно утолить, ты не вместишь. А всего остального слишком мало. Я… я не знаю, почему оно устроено так жестоко. Может быть, это просто что-то вроде наследственного заболевания. Люди, духи. Наследство падших народов по обеим линиям. Может быть, это просто Искажение. Может быть, это дурной порядок. Может быть,  Восставшие были правы. — Он подался вперед. — Но знаешь что? То, что я видел… мне этого достаточно. Достаточно, чтобы быть благодарным. Чтобы верить, что мир достоин существовать. Нимье, ты понимаешь?

У Нимуэ сделалось какое-то странное выражение.

— Ты никогда не останавливаешься, да? — спросила она.

— Да. Нет. Наверное, я просто не умею.

Нимуэ замерла, закусив губу и будто прислушиваясь к чему-то, а потом легко вскочила, схватила Мирддина за руку и потянула к воде.

— Моя очередь показывать!

Они вошли едва по щиколотку — и вдруг сверху рухнула огромная масса воды, будто кто-то открыл невидимую плотину. Мирддин рванулся вверх сквозь синюю толщу, конца-края ее не было видно, он почувствовал, как Нимуэ приникает к нему, вдыхая воздух в легкие — и они вынырнули на поверхность.

Это было небольшое озеро посреди скалистых выгоревших холмов. Воздух был жаркий и неподвижный, над холмами вдали поднималось марево. Небо было безоблачное, выгоревшее почти до белого.

— Ничего себе, — выдохнул Мирддин.

— Я не могу теперь отходить далеко от воды. Но могу ходить везде, где есть вода. Подумала, что смогу тебя тоже провести, — пояснила Нимуэ. — Ты как?

Он подумал, поднырнул, повторил ее жест с передачей воздуха и вынырнул на поверхность.

— В порядке.

К озеру склонялись ветви, склоны холмов вокруг него были интенсивно зелеными — очевидно,  воды в округе было немного.

Цепь холмов изгибалась, сворачиваясь вдали. Скалы выступали из земли, как гигантские позвонки.

Вокруг стояло плотное, гулкое молчание — связанное не с отсутствием звуков —  вокруг плескалась вода, шуршали листья, позванивали цикады — а с чувством отрезанности от всего. Он вспомнил полет на челноке  — внезапно накрывшее его тогда острое ощущение, что больше никого нет, тишины и пустоты космоса, отрезавшей пассажиров челнока от остального мира.

Они вышли на берег.

Нимуэ принялась отжимать волосы. Ее простое платье не изменилось, только ткань промокла и стала прозрачной.

Мирддин оглядел себя. Комм превратился в литой браслет со впаянной пластиной янтаря, одежда — в какие-то невнятные штаны и рубаху, ботинки — в ременные сандалии. В сандалиях хлюпало.

— Стабильный локус, — сказал Мирддин. — Древний.

Нимуэ кивнула.

— Это Кром.

Ветви деревьев, склоненных к воде, затрепетали, оттуда вылетела стайка существ величиной с ладонь. То ли ящерки, то ли человечки с прозрачными стрекозиными крыльями. Существа носились друг за другом, выписывая в воздухе петли и споря о чем-то тонкими птичьим голосами.

— Кто это? — спросил Мирддин.

— Мысли Крома. Воспоминания Крома. Такими Кром помнит вестников. И восставших.  И дану.

— Такими… суетливыми? — Мирддин прищурился, всматриваясь повнимательней. Будто уловив его взгляд, стайка замерла в воздухе. Движение перестало быть хаотичным, один за другим летуны оборачивались и застывали в воздухе, трепеща слюдяными крыльями. Чирикающие глаза перестали спорить, постепенно галдеж их превратился в слаженный хор:

— Кром! Кром! Кром! Кром! Кром!

Мирддин охватил взглядом ажурную конструкцию из воздушных акробатов, соединенных незримыми линиями — и увидел очертания глаза. Тяжелое драконье веко в обрамлении чешуи, надбровная дуга.  Веко медленно поднялось, открывая вертикальный зрачок, огромный глаз шевельнулся в призрачной глазнице, на миг остановился на незваном госте — и опять закрылся. Летуны брызнули в разные стороны, опять скрываясь в ветвях.

Мирддин поежился от ощущения древней силы, древней и равнодушной — будто под тонким днищем прогулочной лодки прошел безразличный левиафан.

— Кром спит, —  сказала Нимуэ. — Нам его не разбудить. Говорят, он проснется только к концу света.

Мирддин попытался прикинуть эпоху:

— Он уснул еще до создания Авалона?

— Еще до падения Атлантиды, — Нимуэ кивнула и вытянулась на траве, запрокинув голову в выцветшее небо. — Люблю это место. Тут ничего не важно.

Мирддин сел рядом.

— Разве это хорошо?

— Тут нет «хорошо» и «плохо». Только выбор Крома. Только покой.

Холмы уходили вдаль, однообразные и безлюдные. Где-то вдалеке блестело между ними озеро — как разлитая ртуть. Воздух был неподвижен.

Кем надо быть, чтобы предпочесть проспать до самого Суда? Чтобы считать всю историю людей и дану бессмысленной суетой?

Он вдруг испугался, что если пробудет тут слишком долго, то окажется впаян в эту недвижную, спокойную тишину, как муравей в янтарь. Заснет на жесткой, прогретой белым солнцем траве, и не проснется никогда, никогда, никогда.

— Пойдем отсюда, — сказал Мирддин. — Пожалуйста.

Нимуэ села на траве и внимательно вгляделась ему в лицо. Встала, провела руками по волосам.

— Да. Да, конечно.

Она взяла его за руку и завела по колено в воду.

— Домой?

— А в Срединные земли можешь? — вдруг спросил Мирддин.

— Конечно.

Нимуэ обхватила его руками. Вокруг взметнулся, закручиваясь посолонь, водяной столб. В глазах на миг потемнело, уши заложило, как при подъеме на скоростном лифте — и столб рухнул, рассыпаясь брызгами вниз и в стороны.

Они стояли на валуне посреди ручья. Мирддин узнал распадок недалеко от Блейзова дома. В Срединных землях стоял пасмурный, промозглый март. Снег уже сошел, но до новой зелени было еще далеко. Холмы, покрытые пожухшей прошлогодней травой, казались издалека желтыми, замшевыми, как шкура какого-то зверя. Из трубы над домом вдалеке поднимался дым.

— Ух ты, — выдохнул Мирддин. — Удобно.

Он сам добирался в Срединные земли через круг менгиров. Это портал был древний и очень надежный, но привязанный к лунному циклу, почти такой же стабильный, как технические порталы на Авалоне. Через Аннуин можно было попасть куда угодно – но через Аннуин ходить было опасно. Слишком велик был шанс попасть не туда, куда планируешь, а туда, куда хочешь попасть больше всего. Нимуэ ходила дорогой воды – это было проще, но налагало свои ограничения.

— Кстати, — спросил Мирддин. — А как Блейз с Шоном умудрились меня тогда протащить на Авалон? Это ж было новолуние, насколько  я помню.

Нимуэ пожала плечами:

— Ну, это же Блейз. Он просто попросил, и воды расступились.

— А, — сказал Мирддин. — Действительно. Я схожу поздороваюсь, — полувопросительно сказал он.

— Конечно, — Нимуэ улыбнулась и, подобрав ноги, села на камень. В легком платье на фоне голых ветвей ракитника она выглядела как-то особенно неуместно. Мирддиново облачение вернулось к прежнему состоянию, гораздо более подходящему для местного климата. Выйти сухим из воды, вспомнил он кармартенское выражение. Надо же.

— Не замерзнешь? — с сомнением спросил Мирддин. При каждом слове изо рта вырывался пар.

Нимуэ засмеялась:

— Этот ключ даже зимой не замерзает. Можешь не торопиться.

— Угу, — Мирддин повыше поддернул молнию на куртке, засунул руки в карманы и зашагал вверх по склону.

 

Мирддин потянул за бечевку, продернутую в калитку, толкнул — и она распахнулась.

Пес, дремлющий у крыльца, поднял голову, повел ухом, и опять опустил ее на лапы. Блейз, рубящий дрова, даже не обернулся.

Мирддин немного подождал и, наконец, окликнул его по имени.

Блейз нисколько не удивился.

— А, Мирддин! Привет! Чего стоишь, как неродной? На, подержи! — Блейз немедленно сунул Мирддину в руки полено. Отложил топор, вытер рукавом лоб и махнул рукой — мол, пошли в дом.

— Куда ты запропал-то?

Мирддин пожал плечом:

— Долго объяснять.

— Но у тебя нормально все?

Мирддин хмыкнул. Самое, наверное, человеческое выражение из всех слышанных. Люди всегда спрашивают, все ли нормально, и никогда — что собеседник считает за норму.

Нет, ну, наверно, происходящее можно было и так назвать.  В каком-то глобальном смысле. Очень глобальном.

— Можно и так сказать, — согласился Мирддин.

Что-то видимо, в голосе его прозвучало, что Блейз обернулся от кривобокой металлической  печки, которую растапливал  щепками. Глаза у него блеснули.

— А, ну, оклемался, значит.  Я еще думал — в Каэр-Динен тебя тащить, а потом думаю — ну его, этот Каэр-Динен, толку от него…

Мирддин попытался представить, что вышло бы, если бы Блейз реализовал первоначальное намеренье, и аж зажмурился.

Блейз тем временем закончил с печкой и теперь шарил по полкам, стуча банками и ящиками.

— Наши беспокоились все, как ты там… Поразъехались, правда, сейчас все. Шон вот в город махнул, и всех за собой потащил. Ну, понятно, он женатый у нас теперь, а в городе и доктор, и все дела. Кран повернешь — из стенки вода течет, чего не жить? В общем, поедешь в Кармартен — заглядывай. А то они с меня потом всей толпой голову снимут, а она мне дорога еще…

— Блейз, — напряженным голосом сказал Мирддин. — Но ты-то должен знать. Ты должен понимать. То, что я сделал… я сделал ненарочно.

— Я знаю, — рассеянно кивнул Блейз. — Ну и что?

— Не благодари меня. Моей заслуги тут нет. Это был чистый случай.

Блейз мотнул головой:

— Случайностей не бывает.

Мирддин начал раздражаться:

— Блейз, до вашей деревни Охота смела три. Если бы… если бы я не сорвался, если бы Охота не натолкнулась на меня, если бы меня не переклинило… ваша была бы четвертой. Это чистый случай, никто совершенно не сознавал, что делает.

Блейз закатил глаза.

— У тебя как минимум две неверных посылки. Во-первых, что каждый значимый выбор делается от мозгов. Во-вторых,  что кроме нас, тебя и Дикой Охоты в ситуации никто не участвовал.

— Блейз, не рассказывай мне про Провидение. Про осмысленный  Замысел. Это оскорбительно.

— Мм? — Блейз обернулся и поощряюще кивнул.

Глаза у него смеялись. Было совершенно ясно, что диалога не выйдет, но Мирддин уже не мог остановиться.

— Блейз, если все так, как ты говоришь… я совершенно не против, что меня взяли как… как инструмент, и применили, куда следует. У меня масса… особенностей. Если кто-то может взять и применить их так, чтобы все обернулось к лучшему там, где я не могу — я не против. Но вы же были не первые. Как может какая-то воля, считающаяся доброй, спасать одних, а других нет? — Мирддин закусил губу. — И фир болг… Блейз, то, что с ними происходит… это страшно. Я не знаю, как можно попускать такое.  Судьба — это просто равнодействующая всех выборов. Не говори мне про… про внешний фактор, Блейз.

— А я и не говорю. Тебе с малиной чай?

Блейз совершенно не видел драматизма в происходящем.  Спорить с ним было бесполезно.

— Да, — Мирддин спохватился, — Только я не один.

Блейз завертел головой:

— А с кем? И чего ж не зовешь-то?

— Это Нимуэ, — пояснил Мирддин. — Она не ходит по земле.

Блейз всплеснул руками:

— Дева озера? Ааа, надо было догадаться… Как удачно, у меня как раз на этот случай кое-кто есть! А ну пошли-ка!

Он схватил с вешалки куртку, выскочил на улицу и неожиданно лихо засвистел в два пальца.

И перед ним, как из воздуха, соткался келпи — серый в яблоках и бьющий копытами.

Мирддин напрягся. Келпи шарахнулся в сторону и заржал.

— Ну, ну, тише! — Блейз потрепал его по гриве, успокаивая. — Приблудился прошлой осенью, — пояснил он.

Прошлой осенью. Ну да.

— В Самайн, — ровным голосом уточнил Мирддин.

— Ага, — беззаботно кивнул Блейз. Он пошарил в кармане, вытащил горбушку и протянул келпи.

Делить еду с фир болг. Кто еще на такое способен.

— Блейз, — осторожно сказал Мирддин. — Ты в курсе, что ему не хлеб от тебя нужен?

Блейз рассеянно кивнул:

— Ну да, жизненная сила, добровольно отданная, то-се… Да мне не жалко. Мирддин, не бойся, он меня не съест. Я вообще к чему… — он взял келпи под уздцы и повел за собой к ручью, сделав Мирддину знак двигаться за собой.

Нимуэ сидела на камушке, болтая босой ногой в воде. Заслышав их шаги, она поднялась и помахала рукой.

— Здравствуй, Блейз!

— И тебе не хворать. Смотри, кого я тебе привел!

— Ой, келпи!

Блейз перекинул Нимуэ поводья. Она поймала их. Встряхнула — поводья рассыпались брызгами. Келпи, изогнув шею и осторожно перебирая копытами, подошел ближе. Из ноздрей у него вырывался пар.

Нимуэ повернулась к Мирддину, глаза ее сияли:

— Мирддин, это же водяной конь! Бегущая вода в самом прямом смысле!

— Он из Дикой Охоты, — хмуро сказал Мирддин. Не нравилась ему эта затея.

— Мирддин, с дикими духами же как с локусами. Они опасны, только когда оторваны от всего. Им нужно поддерживать в себе жизнь за чужой счет. Как лужа, которая сама по себе пересыхает. Но если… — Нимуэ, придерживаясь одной рукой за гриву,  наклонилась и зачерпнула горсть воды из ручья, — включить ее в большую экосистему… — келпи опустил голову, и Нимуэ вылила горсть воды ему на лоб, — то ее можно стабилизировать. Вооот.

Келпи встряхнулся. Никаких принципиальных отличий Мирддин в нем не заметил. Блейз стоял и улыбался как именинник.

Нимуэ вдруг быстро провела рукой по келпи, тот на секунду расплылся — и превратился в маленький одноместный спидер, серо-стальной и хромированный, с обтекаемыми обводами и силуэтом лошади в прыжке, выгравированном сбоку.

— Потрясающе, — пробормотал Мирддин.

Нимуэ оседлала парящую над землей машинку и засмеялась:

— Такой вариант тебя больше устраивает?

Мирддин вздохнул:

— Ну, разве что эстетически.

С другой стороны, это не у Крома под боком отдыхать. И свобода передвижения — это важно, конечно.

Кстати.

— А почему локус Крома стабилен? — спросил Мирддин, меняя тему.

Нимуэ описала высокую спираль над ручьем, спикировала вниз, зависла рядом с Мирддином и повернулась к нему, сев в седле боком и подвернув под себя ногу.

— Ну, во-первых, он все-таки сокращается, просто очень медленно, чуть ли не по микрону — Кром ведь спит. А, во-вторых, туда, конечно, никто не ходит, но все случайно попавшее Кром растворяет, это тоже пища. Прости, мне не следовало тебя туда тащить. У меня-то слишком сильная связь с озером, если что, меня просто оттуда вытянет.

— А, — сказал Мирддин. — То-то мне показалось, что меня сейчас переварят.

— Мирддин, — неожиданно серьезно сказал Блейз, — если в таких местах тебе что-то такое кажется, то лучше сразу действуй так, будто это правда. Иначе можешь не успеть.

— Ты-то откуда знаешь? — удивился Мирддин.

— Да уж знаю, — Блейз поморщился, но тут же махнул рукой, будто отгоняя какие-то мысли. — Слушайте, а что мы тут стоим? Пошлите в дом, небось, и чай уже заварился.

 

Чай у Блейза был роскошный — шиповник, чабрец, мята, малина, смородина, заваренные «чтоб ложка стояла». Блейз покопался в запасах и нашел банку сгущенки.

— А молока, извините, нет. Некому сейчас коров держать…

Нимуэ удивилась:

— А вы чай с молоком пьете?

— И с сахаром, — добавил Мирддин. — А некоторые — так с маслом и на бульоне.

— Мирддин, ну ты меня уже совсем варваром-то не выставляй! — возмутился Блейз. — Всего-то  раз было, и то случайно!

Нимуэ засмеялась.

Они сидели на просторном дворе — Нимуэ на келпи, так и прикидывавшимся спидером, Мирддин — на ступенях крыльца, Блейз — на чурбачке, на котором раньше рубил дрова — и пили из разномастных кружек дымящийся чай с твердокаменными карамельками. Нимуэ с любопытством оглядывалась, все ей было интересно — фантики с полустертым рисунком, посуда, не составлявшая сервиза, вообще — случайность, пестрота и потрепанность всех вещей. Время неслось через Срединные земли бурным потоком, как река в половодье, ничего не щадя и оставляя за собой хлам и крошево.

Блейз рассказывал какую-то очередную байку, Нимуэ кивала, сжимая обеими руками чашку с выщербленным краем. Мирддин тоже кивал, а сам думал, как тихо стало вокруг. И каково было одному Блейзу зимою в смертных землях. Он покосился на сваленные грудой и еще не уложенные в поленницу дрова.

— Блейз, может, тебе обогреватель привезти? — спросил Мирддин.

Блейз, прерванный на полуфразе, замахал руками:

— Не надо, не надо! Слушайте, а у меня еще сушки есть. Давайте, я сушек принесу? — он скрылся в доме.

Нимуэ тихо поймала Мирддина за рукав:

— Не мешай ему. Разве ты не видишь, что он делает?

— А что?

— Вы так нашумели прошлой осенью… Земля стоит… напуганная. Несколько лет тут ни урожая хорошего не будет, ни удачи доброй. Оттого все и съехали. Блейз все обратно обживает. Тут сейчас совсем ничего нашего не нужно.

— А. Экология, — кивнул Мирддин. — Что ж он раньше не сказал-то?

— А что он скажет? Ты и так ему в глаза не смотришь.

Мирддин поболтал на дне кружки остатки чая и допил залпом.

 

Они попрощались с Блейзом, но не направились к ручью напрямую. Нимуэ медленно вела спидер среди вольготно разбросанных домов. Мирддин шел рядом, засунув руки в карманы и уткнувшись в воротник. Улица, насколько это можно было назвать улицей, уперлась в полузабранную лесами церковку со снесенной крышей. В десятке шагов от входа на земле красовалось неровное, стеклянисто блестящее пятно — прямо посреди дороги песок сплавился, как от жара. Мирддин остановился у пятна и ковырнул его ботинком. Потом еще раз.

Нимуэ огляделась. Все вокруг было заброшенное, неприкаянное. Недозаколдованное место — не проклятое, не отделившееся, как локус, а какое-то выстуженное. Припуганное, настороженно затаившееся. Как колодец, который вычерпали до дна и которому еще не хватило времени наполниться вновь.

— Как-то тут неуютно, — поежившись, проговорила Нимуэ. — И кто тут жил…

Мирддин резко поднял голову и ткнул в заколоченный дом:

— Мюрреи. Томас, Элис, Диллон, Калум. — Он перевел палец на следующий. —  Шианы. Роберт, Лиам, Фэй, Кэтлин, Морин. О’Нилы. Орла, Ронан, Эйдан, Клода, Шевонн. Донованы. Брэндон, Лорен, Мэдлин, Оран. О’Брайены. Мойра. Шон. — Он остановился перевести дух.

— Это были твои друзья? — спросила Нимуэ.

Мирддин потер скулу.

— Нет. Но я жил среди них. Я знал их имена. Этого должно было хватить, чтобы запомнить, что они все — отдельные люди, а не… ходячие аккумуляторы. По идее.

Он опять пнул ботинком пятно и замолчал.

Нимуэ тихо засмеялась.

— Ты такой высокомерный иногда.

Мирддин вскинул голову:

— Что?

— Ты судишь разной меркой себя и других. Прощаешь другим то, что не прощаешь себе.

У Мирддина вытянулись зрачки в нитку. Он резко развернулся и наклонился к ней через руль спидера.

— Хорошо, — сказал он. — Как ты живешь с тем, что могла убить, кого не собиралась?

— Я знаю, что мое истинное желание было не в этом, — сказала Нимуэ. Она вдруг подалась вперед и взяла его лицо в ладони. — Это как Кром.  Для Крома нет «хорошо» и «плохо». «Правильно» и «неправильно». «Важно» и «Неважно». «Должно» и «Недолжно». Кром не надеется. Не боится. Не верит. Не тревожится. Когда ты там, все это… размывается. Там легко… забыть себя. И вот на той самой грани, когда уже почти все размылось, когда ты уже почти ничего не помнишь, остается только самое последнее, самое истинное желание. И тогда приходит волна и выносит тебя из локуса на поверхность. Наружу. Вот поэтому я знаю, что больше всего я хочу быть одно с миром. Чтобы мои земли были одно с миром. Я не всегда умею это помнить и не всегда умею этого хотеть — но это то, что остается, когда я забываю себя. Есть вещи, которые нельзя потерять, Мирддин. Это не в твоей власти. Ты можешь не помнить их — но они не денутся никуда. А когда ты знаешь свое истинное желание — ты можешь выбрать нужное средство. Чего ты хочешь на самом деле?

Мирддин высвободился, сунул руки в карманы и прикусил губу.

Ветер бродил между темных заборов. Тянуло дурной удачей.

— Я хочу, чтобы так не было, — сказал он. —  Пусть фир болг изменятся. Или пусть перестанут быть. С людьми так нельзя. Никогда. Никому. Точка.

Нимуэ качнула ногой. Спидер развернулся к Мирддину боком, дану потянулась и обняла его, не вставая. Мирддин механически провел рукой по ее волосам и опустился на седло рядом, глядя в воздух перед собой.

— И куда теперь? — спросила дану.

Мирддин закончил что-то просчитывать. Глаза у него блеснули.

— На Авалон, — твердо сказал он.  — Пока — на Авалон.

— Тогда держись, — сказала Нимуэ.

Мирддин перебросил ногу через седло, обнял ее за талию, дану пригнулась к рулю — и все взорвалось цветными брызгами.