Одна из самых интересных вещей, которые делают Вачовски в «Матрице» — это их способ выстраивания системы персонажей, и на котором прекрасно видна разница между двумя принципиально разными способами вызывания сочувствия у аудитории.

Если мы посмотрим на классическую литературу (и классическую драму), то мы увидим что-то, примерно соответствующее Солнечной системе – в центре крутится Главный Герой. Вокруг него вращаются планеты – герои второго плана, Друг, Наставник, Любовный Интерес, и так далее. На периферии болтаются спутники – те самые, которые заходят на две минуты объявить, что кушать подано и гибнут, чтобы проиллюстрировать масштаб событий.

В качестве примера можно взять Шекспира — любую пьесу, названную именем заглавного персонажа. Ну вот взять Кориолана, например, тем более, что у него примерно такие же проблемы с Римом, как у Нео с Матрицей — и с нею жизни нет, и без нее никак.

Итак, в центре «Кориолана» возвышается, собственно, Кориолан. Именно ему посвящена большая часть времени. Склочный характер Кориолана становится ясен примерно на пятой минуте действия и чем дальше, тем больше играет красками. Вокруг Кориолана болтаются семья и родственники — римская мамаша, с еще более кровожадным характером, жена, и так далее. Вдалеке обретается антагонист агент Смит Авфидий, который хочет захватить Матрицу Рим. На периферии болтаются ноунеймы, в пьесе именуемые «1 горожанин, 2 горожанин» и так далее.

Чем ближе персонаж находится к «центру», тем ярче прописан его характер. Чем дальше – тем бледнее.  Собственно, это и способ, принятый в классической литературе. Чем больше времени мы проводим вместе с персонажем, тем лучше мы его узнаем, тем больше мы за него переживаем, прям как за родного.

И вот тут Вачовски делают интересный финт – они выворачивают схему наизнанку. Чем ближе персонажи «Матрицы» к центру событий, тем они одномернее. Чем ближе персонаж к Нео, тем легче он сводится к одной функции: прекрасная Тринити прекрасна. Положительный Морфей положителен. Загадочная Пифия загадочна.  Чем ближе они к периферии – тем они сложнее. У них появляется характер. Они начинают взаимодействовать не только с Нео, но и окружающим миром и друг другом. У них появляются привычки, предпочтения и биография. В сочетании с тем, что Вачовски обладают великолепным чувством стиля и идеально придумывают детали – впечатление складывается феерическое. Морфей носит на груди странную цацку и теребит ее в редкие минуты сомнений. Агент Смит, превратившийся в вирус и только-только скопировавший себя в очередного какого-то бедолагу, самодовольно поправляет на новой версии себя галстук. Советник-зионовец по ночам бродит по инженерным уровням в одиночку и думает о жизни. Меровинг зачитывает героям невыносимо длинную речь про причины, следствия и красоты французского языка и отправляет их ни с чем восвояси – только для того, чтобы их из лифта выдернула Меровинговская жена с комментарием «Да достал он уже трепаться!» (что ужасно смешно в свете только что зачитанной Меровингеном телеги про причины и следствия). За следующие пять минут мы узнаем о мутном прошлом этой парочки больше, чем за три фильма о Тринити, чья роль в сюжете полностью исчерпывается функцией «Любовный Интерес Главного Героя».

Посреди всего это великолепия возвышается Нео, мальчик-ноунейм. Знак ГТО на груди у него, больше не знают о нем ничего. Черный-пречерный плащ и черные-пречерные очки надежно скрывают все его индивидуальные особенности, if any.

Почему Вачовски это делают? Потому что они пользуются прямо противоположной Шекспиру схемой – они намеренно делают героя максимально обезличенным, чтобы зритель мог сам спроецировать внутрь этой оболочки все, что его душа пожелает. Примерно так же поступают авторы компьютерных игр (особенно шутеров от первого лица, где мы вообще за всю игру можем увидеть от всего героя только фрагмент руки с пушкой, маячащей в поле зрения).  Именно поэтому такова и Тринити – зритель, опять же, должен иметь возможность придумать ее самостоятельно. Все, что могло бы отвлекать ее от «линии партии» осознанно убрано. (Тут ее, опять же, интересно сравнивать с, скажем оператором корабля Линком, у которого начальник, жена, брат (гибнущий по ходу действия), жена брата с двумя детьми, и куча сложностей, возникающих именно потому, что надо как-то выстраивать взаимоотношения между всеми ними сразу. Как это вообще с людьми в жизни бывает:) А Нео лишен индивидуальных черт и реакций примерно как Иван-царевич, и, как герой мифа, опознается только по атрибутике – плащ и очки. Он — персонаж-функция (что самое интересное, это четко проговаривается прямо внутри сюжета!)

И именно здесь, сдается мне, и проходит разница между жанровым и не-жанровым подходом, то есть, тем, что отличает Шекспира от Вачовски. Шекспир дает максимальную индивидуализацию персонажа. Мы переживаем ему и сочувствуем ему как Другому, тому, у которого есть своя история и биография. Вачовски дают максимально обезличенного персонажа, которому зритель может сопереживать и сочувствовать как себе – и это делает «Матрицу» практически идеальным примером того, как выглядит волшебная сказка нового времени:)

PS. Еще одна забавная вещь – «Матрица» успела за последние пятнадцать лет не только войти в мировой культурный фонд, но и устареть настолько, что в последнем сериале «СтарТрек: Дискавери» матричные плащики и манера отыгрывать философские дискуссии с помощью кунг-фу была использована для изображения «древней инопланетной культуры», которую в 60е отыгрывали отсылками к древнему Риму с тогами и прочим.