Весь процесс этот — ложь,
если только,
на вершине избытка
не вырывается прочь
из своей тюрьмы —
иль не находит
новый, глубокий колодец.
Антоний и Клеопатра
были правы;
они указали
дорогу. Я люблю тебя
или я не живу
совсем.

Нарциссов время
прошло. Это
лето, лето! —
твердит сердце,
и даже не в полную силу.
Сомнения
не дозволены,
хотя они придут
и могут
раньше срока
одолеть нас.
Мы всего лишь смертные,
но смертность может
бросить вызов судьбе.
Мы можем даже
каким-то ничтожным шансом
победить! Мы не
ищем взглядом
нарциссы, фиалки —
им не вернуться,
но все же
есть еще
розы!

Романтика ни при чем.
Дело любви —
жестокость, которую
нашей волей
мы превращаем
в жизнь вместе.
У нее есть свои
времена года,
что бы там сердце
не мямлило в темноте,
чтобы приблизить
окончание мая.
Как в природе терний
плоть разрывать,
так в моей —
пробираться сквозь них.
Берегитесь
шипов,
мне говорят.
Нельзя быть живым
и уберечься
от терний.

Дети рвут цветы.
Что ж, пускай.
Сжав цветы
в кулаке,
они больше не видят в них смысла
и оставляют смятыми
на обочине.

В наши годы воображение
вопреки скорбным фактам
дает нам силы
вознести
розы над терниями.
Конечно,
любовь жестока,
эгоистична,
слепа совершенно —
по крайности, ослеплена светом,
такова молодая любовь.
Но мы стали старше,
я — чтобы любить,
ты — чтобы быть любимой,
мы,
неведомо как,
добровольно выжили,
чтобы вечно
хранить
драгоценный приз
на кончиках наших пальцев.
И мы будем,
так что ему
случайности не грозят.