«Многие же тайны, неподвластные слабому человеческому разуму, скрывает мощь окружающей нас Природы; тщетно гордецы, запершись в высоких башнях, твердят о силе человеческого разума, этой жалкой искре, тлеющей в темноте вечной ночи! Пришла пора узреть истину: слабое существо, именуемое человеком – лишь игрушка в руках сотен и сотен тонких сущностей высшего мира. Духи сопровождают нас от рождения и до гроба, и после, когда мы покидаем, наконец, эту юдоль скорби, они возносят нас в те выси, кои и представлению нашему недоступны…»

Сквознячок проходится по комнате.

Лампа у изголовья мигает.

Чуть слышно хлопает занавеска.

Эмили вздрагивает. Это все — дыхание духов?

Они здесь? Сейчас?

…сотни прозрачных, невидимых глазу, подобных сгусткам тумана, тел; сотни пронзительных, маленьких, колючих, как иглы, глаз; сотни тонких, тянущихся к ней рук; сотни неслышных, насмешливых, на все лады распевающих голосов: «Эмили, сядь! Эмили, встань! Эмили, спи! Эмили, пой! Эмили-Эмили-Эмили-Эмили!»…

Неужели все, что мы делаем – это плод чьей-то воли? Любое действие, любой поступок, любое чувство? И даже…

Эмили чувствует, как в темноте у нее горят щеки.

Не может быть!

Эмили утыкается лицом в подушку.

Книга со странным названием «Тайное знание, или Речи Девяти Небес» падает, шелестя страницами, на пол.

 

Утро.

— Опять вы допоздна спите, мисс! Вставать пора! Опять допоздна не спали, да? Вот, и книженция какая-то опять на полу валяется! «Ре-чи Де-вя-ти…»

— Дженет! Дай сюда! Немедленно!

— Уй, страсти-то какие! Нате, нате, мисс, и нечего волком на меня зыркать, я ничего такого не сделала… Ишь ты, чуть что, так сразу! Нет бы доброе слово какое сказать, так нос задерет, книженцию свою к груди прижала, ровно это не бумага, а…

— Дженет! Выйди вон!

 

День.

— Эмили, мне кажется, что ты бледновата. Ты опять читала допоздна?

— Мне не спалось, мама.

— Я думаю, дорогая, что пара конных прогулок Эмили не помешает. Да и у Лонгроудов намечается какой-то бал, кажется… Эмили, я думаю, тебе там будут очень рады…

— Спасибо, папа. Мне не хочется.

 

Вечер.

«Недаром о них говорят предания, недаром хранят крупицы народной памяти то, что было давно утрачено… Чу! Вслушайтесь в шелест листвы за окном – это _они_ говорят с вами. Вглядитесь в узор бегущих по небу облаков – это _они_ выводят свои письмена. Почувствуйте дыхание ветра – это _они_ сжимают вас в своем нежнейшем объятии…»

Эмили передергивает плечами. Несмотря на теплое одеяло, ей становится холодно.

Это правда или ей кажется – чьи-то внимательные глаза следят за ней?

Это кто-то прячется за шкафом – или ей кажется?

Это кто-то пришел за ней…

Это Тень…

У нее неслышная походка и мягкие ватные лапы, она перетекает из одного положения в другое, она прячется, чтобы ее нельзя было увидеть, она все ближе, она пришла за тобой…

Она пахнет болотной тиной и землей после дождя, и когда она подкрадется слишком близко, она обхватит тебя, как стылая, липкая болотная топь, и…

Эмили хочет взять лампу, но ей страшно даже шевельнуться. Ее сердечко бьется, как сжатая в кулаке птица.

Наконец, она осторожно вытаскивает руку из-под одеяла, тянется к лампе…

Одно неловкое движение – и та падает на пол и гаснет.

Комната погружается в темноту.

Эмили с головой прячется под одеяло, сжимается в комок.

Тень за шкафом становится все гуще и гуще.

Она ждет своего часа.

 

Утро.

— Мисс, да это я, Дженни! Что ж вы так за руку-то меня хватаете, будто живого человека сто лет не видели, синяк же будет! Бедненькая, да вы дрожите вся! И лампа на полу валяется! Ой, мисс, не к добру это! А ну как загорелось бы все, вот ужас-то! Ну, ничего, ничего, поднимайтесь, мисс, вот я сейчас шторы распахну, солнышко за окном светит, птички в саду поют, а моя мисс выйдет в сад, прогуляется и все у нее будет ха-ра-шо-ооо…

 

День.

— Эмили, это правда, что Дженет нашла у тебя в комнате разбитую лампу?

— Да, мама. Я не знаю, как она разбилась, мама.

— Эмили, наверняка ты столкнула ее во сне.

— Дорогая, в нашем доме давно пора провести газовое освещение. Я уже сколько раз тебе об этом говорил…

— Да, дорогой. Я не одобряю этих новомодных веяний… Но, пожалуй, ты прав. Подумать только, что могло бы случиться!

 

Вечер.

Книга с затейливым названием спрятана в шкаф и заперта на ключ.

 

Ночь.

Эмили лежит в темноте без сна, боясь пошевелиться. Где-то в глубине дома тикают часы. Где-то скрипит половица. Тень за шкафом становится все гуще, и гуще, и гуще. Эмили боится закрыть глаза – но, устав таращиться в темноту, все-таки на миг опускает веки.

Тень прыгает ей на грудь – и Эмили кричит, кричит, кричит, пока не проваливается в темноту.

 

 

— Милая, милая, что с тобой?! Боже, она вся ледяная! Дженет, нюхательную соль, быстро!

— Вот, мэм… Бедняжечка, она так кричала, так кричала, я аж с постели подскочила, кто бы мог подумать, мисс Эмили, всегда такая тихая, а тут как будто баньши завизжала, вы знаете, кто такие баньши, мэм?..

— Дженет, замолчи и принеси горячей воды и полотенца. И мой халат, я не собираюсь отходить от дочери до утра.

— Хант, немедленно соберите слуг и осмотрите дом. Может быть, кто-то пытался залезть в окно. Я телеграфирую доктору, чтоб он приезжал немедленно, и к вам присоединюсь. Дорогая, ты думаешь, это серьезно?

— Нервический припадок? Не знаю, в нашем роду такого не было, но вот у сводного брата тети Наталии, который как-то подхватил в Индии болотную лихорадку…

— Мааам, паап, что случилось?

— Ничего особенного, милый. Твоей сестре приснился страшный сон. Дженет, отведи мастера Питера в постель, пожалуйста.

— Аа… ааа… апчхи!!

— Эмили! Эмили, милая, ты очнулась! Ну, как ты? Что с тобой, ты так кричала! Ты нас так напугала, милая!

— Мама… ой, мааама!..

 

Утро.

Доктор Гудвилл аккуратно швартует свой аэростат у западной башни, спускается вниз по веревочной лестнице, помахивая саквояжем. Он ступает на землю, стягивает краги, сдвигает на лоб защитные очки-гоглы, жмет руку мистеру Эльмидейлу, кланяется миссис Эльмидейл. Утреннее солнце сияет на докторской лысине и блестящих пуговицах жилета, седые бакенбарды весело топорщатся. Миссис Эльмидейл тревожно вздыхает, глядя, как невысокий полноватый доктор, спеша к пациентке, несолидно перескакивает через ступеньки. «Это самый лучший в наших краях специалист, дорогая» — вполголоса говорит ей мистер Эльмидейл.

 

Заплаканная Эмили бессильно полулежит на подушках.

Доктор Гудвилл, выпроваживает мистера и миссис Эльмидейл, склонив голову на бок, рассматривает бледные девичьи щеки, красный девичий нос и темные круги под девичьими глазами. Щупает пациентке пульс (слегка частит), возвращает в карман часы и участливо спрашивает:

— Ну, милая, что же у вас случилось?

Эмили всхлипывает:

— Доктор я такое видела, такое!.. оно черное, и страшное, и как кинется!.. Как цвирк в «Речах Девяти Небес» мадам Блаблавацкой, вы о такой слышали? Она медиум, может говорить с духами, а уж эктоплазма!.. Но вы же доктор, вы, наверное, тоже на смех меня поднимите, а ведь на самом деле! – Эмили всхлипывает опять.

Доктор успокаивающе похлопывает ее по руке.

— Ну, почему же… всякое бывает на этом свете. Хотя неожиданно, что вы заинтересовались таким предметом, мне казалось, что у нынешних молодых людей принято скептически относиться к подобного рода материям – вот буквально на днях я имел преинтереснейший спор с мастером Томасом Эшби о торжестве научного подхода…

— С Томасом Эшби? – вздрагивает Эмили и слегка заливается румянцем.

— Да, в позапрошлую пятницу я навещал миссис Лонгроуд, а полк мастера Эшби расквартирован в городке поблизости, и он как раз находился в их усадьбе с визитом… Так вот, миссис Лонгроуд, особа сколь склонная интересоваться веяниями философии, столь и здравомыслящая, завела разговор о месмеризме и его разоблачении Королевским врачебным обществом, и, поскольку мне в свое время в силу профессиональной склонности пришлось весьма тщательно проштудировать протоколы заседаний комиссии, созданной из членов Парижского медицинского факультета…

Доктор Гудвилл погружается в философско-медицинско-оккультные подробности.

Эмили вежливо кивает, мечтательно улыбается и совершенно его не слушает.

 

День.

 

— И каков ваш вердикт, доктор? – спрашивает миссис Эльмидейл, тревожно комкая на груди шаль.

— Ничего страшного, просто небольшой кошмар. У вашей дочери очень чуткая нервная организация и богатое воображение, ей вредно долго находиться одной в четырех стенах. Я бы посоветовал поездку на воды, но, по счастию, совершенно нет нужды ездить в такую даль. Вы знаете, что Билли, младший сынишка Лонгроудов, играл в поиски клада, а вместо этого умудрился обнаружить целебный источник? Уверяю вас, минеральная вода чрезвычайно полезна при повышенной возбудимости психики – и вам даже не понадобится ехать в какой-нибудь Карлсбад!

Доктор Гудвилл берет понюшку табака из протянутой табакерки, шевелит ноздрями и с наслаждением чихает.

Мистер и миссис Эльмидейл переглядываются – доктор Гудвилл и впрямь прекрасный специалист, дающий простые и практичные советы. И берет недорого.

— И, кстати, — добавляет доктор. – Говорит ли вам что-нибудь фамилия Эшби?..

 

Вечер.

 

На лестнице доктора подкарауливает Питер. Глаза у него горят от восторга:

— Доктор, а правда, что Эмили удалось вызвать привидение?!

Доктор Гудвилл оглядывается, вздыхает и, наклонившись, доверительно шепчет мальчику:

— Понимаете ли, молодой человек, девушки такие чувствительные… Это была всего лишь крыса.

На лице мальчика отражается разочарование пополам с презрением ко всему женскому полу вообще и Эмили в частности.

 

Дженет приносит доктору кофе, брякает чашку на стол и воинственно складывает руки на груди:

— Знаю я, что вы там наговорили, про нервы-то, а все неправда! У меня бабка есть, так вот она рассказывала, что так визжат, когда нечистая сила подбирается. Вот вы доктор, а не знаете, что надо взять жабий язык, и растолочь в труху, и смешать со свиным жиром, а потом пойти на перекресток в полночь в пятницу, и набрать там земли, и все перемешать, а потом этой мазью надо намазать притолоку, и тогда точно никакой нечисти дороги в дом не будет!!!

Доктор Гудвилл усмехается:

— Ааа, достопочтенная Бренда! Я ей только на позапрошлой неделе глазной зуб удалял, вам привет, кстати… прекрасная женщина, нам бы всем такое здоровье и присутствие духа, в таком-то возрасте… Дженет, подойдите сюда. Ваши методы несколько устарели, смотрите.

Доктор аккуратно достает из жилетного кармана блокнот и перо и аккуратно выводит на бумаге треугольник из слова «абракадабра». Потом аккуратно вырывает лист и протягивает его Дженет:

— Держите. Этот амулет намного действенней. И, в отличие от жира, не обладает дурным запахом.

Дженет недоверчиво берет листок:

— И он работает?

— Можете уточнить у вашей бабушки, если не верите.

— И больше ничего не надо? – недоверчиво тянет Дженет.

— Да, конечно. Ну, для надежности еще можно перед сном дунуть, плюнуть и подпрыгнуть на одной ножке, — отвечает доктор Гудвилл, тщательно скрывая улыбку.

 

 

Ночь.

Спит Эмили, по-детски подложив под щеку ладонь. У кровати громко тикает огромный будильник — утренние прогулки улучшают цвет лица! И вообще, у Лонгроудов всегда встают рано, надо привыкать заранее…

Спит Питер, разметавшись по кровати, и в складках его одеяла прячутся оловянные солдатики – увлечение настоящего мужчины и полководца, а не какой-то там девчонки.

Спит Дженет, свернувшись калачиком и мирно посапывая. Перед сном она трижды подпрыгнула на одной ножке, дунула, плюнула и сказала: «Абракадабра!». Теперь никакая нечисть никого не тронет!

Спит мистер Эльмидейл, оглашая ночь раскатистым храпом отца семейства, довольного тем, что нет ничего, с чем он не мог бы справиться.

Спит миссис Эльмидейл, с озабоченным лицом хозяйки дома. Томас Эшби, конечно, вполне подающий надежды юноша, но во сколько обойдется свадебное угощение, и какого цвета выбрать атласные ленты к платью, и стоит ли приглашать эту несносную Эндрюс, даже если она и приходится троюродной сестрой прабабушки Эмили, которую не пригласить нельзя?..

Вокруг дома, скуля и подвывая от злости, бродит голодная Тень. Ей больше нет хода внутрь – там, внутри, больше никому, совершенно никому не страшно.

В гостевой спальне доктор Гудвилл, услышав, как часы с репетиром мелодично отбивают полночь, со вкусом докуривает трубку, застегивает жилет и заряжает свой револьвер серебряными пулями, припасенными именно для такого случая. На Тень хватит одного выстрела, и доктор еще прекрасно успеет выспаться.

Надо будет встать пораньше — на завтра у него много дел.