Темный костюм, белая рубашка, ботинки, галстук и индифферентное выражение лица моментально превратили Мирддина в кого-то из тех, кто носит за королем зонтик. «Вуаль», впрочем, тоже потребовалась,  а то настоящая свита начинала коситься как-то странно, и Мирддин решил не рисковать.

Посмотреть на молодого короля с невестой собралась огромная толпа народу. Наскоро установленный заборчик от зрителей выглядел довольно хлипким. Мирддин прикинул, что будет, если они все вдруг решат налететь на величество с выражениями народной любви, и решил, что в случае чего надо будет дернуть Артура на пожарную лестницу ближайшего дома и сбегать по крышам.

Артур, впрочем, выглядел совершенно в своей тарелке и никуда сбегать не собирался. Они с Джиневрой разделили между собой стороны широкой пешеходной аллеи. Толпа, стекшаяся из переулков, махала флагами и бросала с балконов под ноги цветы.  Крошечная старушка в шляпке-таблетке, пробившаяся в первый ряд, из всех сил протягивала вперед букетик фиалок. Артур заметил это, остановился и взял его.

— Ух ты! — восхитился Артур. — Это мне?

Старушка зарделась и пролепетала:

— Это ей. Передайте госпоже Джиневре, пожалуйста.

Кто-то из свиты за спиной Мирддина поперхнулся. Кажется, это было не очень вежливо.

Артур прижал букет к груди и заявил:

— Обязательно!

Прежде, чем кто-то успел что-нибудь понять, Артур вскочил на ограждение и завопил через толпу:

— Джин! Эй, Джин!

Джиневра обернулась, придерживая рукой широкополую шляпу.

Артур великолепным пасом послал букет на другую сторону улицы. Джиневра сделала пируэт, подхватила букет из воздуха (хорошая подготовка, отметил Мирддин), зарылась в цветы лицом и послала Артуру воздушный поцелуй. Толпа заулюлюкала.

Артур соскочил на землю и отвесил старушке галантный полупоклон.

Он очень напоминал жонглера в цирке и явно наслаждался происходящим. Мирддин не очень хорошо понимал, как он это делает.

 

Торжественный проход через толпу закончился — аллея уперлась в госпиталь Чарити, следующий пункт королевского расписания. Тот, который, собственно, Мирддина и интересовал.

Он заранее подготовился, закрывшись на максимум, но все равно чувствовал себя как между двумя поездами, несущимися в разные стороны. Слишком много людей здесь умирало, слишком много людей здесь рождалось. Мирддин даже не представлял себе, что плотность потока в обе стороны может быть настолько высокой. Непроизвольно хотелось задержать дыхание, как под водой. Воздух казался вязким, как кисель.

Люди, кажется, этого не ощущали. Или ощущали, но не так. Артур по-прежнему жал руки, Джиневра по-прежнему улыбалась. Но что-то все равно изменилось.

Мирддин постарался сконцентрироваться. Через некоторое время ему удалось вычленить паттерн.

Люди снаружи, на улицах, смотрели на Артура и Джиневру, как болельщики на футбольную команду. Или на всеобщих родственников. У зрителей были те же интонации, с какими обсуждали соседей в Кармартене — а наш-то… а наша-то… Отчасти в них звучала гордость, отчасти — снисходительность.

Люди внутри, в госпитале, смотрели на Артура и Джиневру умоляюще и требовательно.

Мирддин не знал, как к этому относиться. Где-то внутри надрывался тревожный зуммер.

По меркам Авалона это было… еще не преступление, нет, но вопиющее нарушение техники безопасности. Сама система вертикальных связей, построенная на неравенстве, на этих обожающих взглядах, на этих рассыпаемых в разные стороны королевственных улыбках.

Это было… это было противоестественно.

Джиневра присела рядом с очередной кроватью, расправила шуршащие юбки и завела разговор с очередным пациентом.

Мирддин проверил комм.

Там, где они прошли, наблюдалось оживление.

Люди болтали, смеялись, обсуждали происходящее. Им не становилось хуже.

Джиневра, шелестя шелковыми складками и скорчив старательную гримаску, давала автограф на гипсе. Человек, примостив  руку на тумбочке среди всякой мелочи, следил за этим, стараясь не дышать.

Что-то я не учитываю, подумал Мирддин. Чего я не учитываю?

Артур проследил направление его взгляда, ухмыльнулся, и ткнул Мирддина локтем в бок:

— Богиня, а?

Картинка сложилась.

— Да, — максимально нейтральным тоном ответил Мирддин. — Очень подходящий термин.

 

Когда делегация завершила тур по этажу,  наступил небольшой перерыв. Артур и Джиневра вышли на балкон над больничным садом, Мирддин скользнул за ними.

Джиневра, опираясь на Артура, стояла на одной ноге и, чуть покачиваясь, недовольно рассматривала пятку. Артур поддерживал ее под локоть и лучился сочувствием. Мирддин воспользовался паузой.

— Ты осознанно заставляешь людей себе поклоняться?

Джиневра вздрогнула и потеряла равновесие. Артуру пришлось ее подхватить. Некоторое время ушло на то, чтоб он поставил ее на место. Мирддин повторил фразу. Джиневра уставилась на Мирддина так, будто с ней заговорила вешалка.

Артур откровенно забавлялся ситуацией.

— Знакомься – Мерлин, — пояснил  он.  — С соблюдением человеческих обычаев у него по-прежнему не очень, но делать комплименты он уже наловчился.

— Это не комплимент, — ровно пояснил Мирддин. —  Это вопрос. Да или нет?

Джиневра недоумевающе оглянулась на Артура. Артур нахмурился. Мирддин начал объяснять.

— Ты подходишь, садишься, следя за тем, чтобы твои глаза находились на одном уровне с собеседником. Расспрашиваешь. В ключевой момент разговора подаешься вперед и касаешься. Запечатлеваешь на себя. Ты специально это делаешь?

— Я разговариваю с людьми так, чтобы они поняли, что они важны! — Она помолчала, накручивая на палец белокурый локон. — Но да, меня так учили.

Она нашарила туфлю, наклонилась, поправляя задник, и бросила на Мирддина раздраженный взгляд исподлобья.

— Кто учил?

Джиневра выпрямилась и скрестила руки на груди.

— Мама. Она всегда так делала.

— Как ты выбираешь тех, к кому подходишь?

— Это что, допрос?

Артур погладил ее по плечу:

— Ответь, пожалуйста.

Джиневра потеребила нитку жемчуга на шее.

— Когда люди уязвимы, они… более открытые. Более настоящие. Это меня трогает.

Потрясающе, кисло подумал Мирддин. Он повернулся к Артуру.

— У всех, к кому она подходила сегодня, были атрибуты культа Помоны в личных вещах. Изображения, лампады. Символика. Это и есть наиболее целевой для таких культов сегмент — уязвимые люди, которым нужно утешение.

Артур подобрался.

— Стоит ждать Помону опять?

— Ее саму — нет, — сказал Мирддин. — Но кто-нибудь может попытаться занять ее место. — Он прикусил губу. Ему пришла в голову мысль. — Собственно, то, что вы делаете, может быть важнее, чем кажется. Нужно взять символику Помоны и наполнить ее новым содержанием. Это стандартный прием, который всегда использовался при борьбе за паству и при поглощении одного культа другим. Ключевой образ культа Помоны — женщина, которая является больным и приносит утешение. Если поставить ассоциацию с Джиневрой — этой лакуной больше не сможет никто воспользоваться. У образа появится реальное, а не иллюзорное содержание. Им нельзя будет злоупотребить.

Артур и Джиневра переглянулись.

— Тогда продолжаем по графику, — подытожил Артур. — Мерлин, еще предложения?

— В городе есть другие госпитали?  В них, скорее всего, творится то же самое.

Артур чуть нахмурился:

— Есть хоспис. Мы туда не планировали, но… — он повернулся к Джиневре. — Ты как?

— Хоспис так хоспис, — сказала Джиневра. – Но, — она принялась поправлять платок, художественно торчащий у Артура из нагрудного кармана,  — с тебя день. Полностью. Никакого Пеллинора, никаких военных, никакой прессы, никаких, — Джиневра слегка потрясла Артура за галстук, —  выскакивающих из углов советников.

Артур ухмыльнулся:

— Только ты и я. Честное королевское!

Мирддин едва успел отдернуть ногу от артуровского ботинка. Определенно, в присутствии Джиневры у Артура с координацией творилось что-то странное.

В балконную дверь деликатно постучали. Артур оглянулся — за стеклом маячил адъютант, показывая на часы.

Артур одернул пиджак и расправил плечи.

— Труба зовет! — заявил он. Джиневра поправила ему лацкан.

— Погодите,  — сказал Мирддин. — Какой-то маркер все-таки необходим.

Он перегнулся через перила и сорвал тонкую ветку. Яблони давно отцвели, но Мирддин сжал ее в кулаке — листья пожелтели — опали — появились почки — распустились — яблоня зацвела. По балкону разлился запах. Мирддин протянул Джиневре ветку:

— Для пущей божественности.

Джиневра двумя пальцами отщипнула яблоневый цветок, вставила в волосы и повернулась к Артуру:

— По-моему, он притворяется, что не понимает наших обычаев.

— По-моему, тоже, — Артур подмигнул Мирддину и распахнул перед Джиневрой дверь.

Мирддин проводил их взглядом.  По всей видимости, у людей слово «бог» не находилось по своим коннотациям где-то между «ассенизатор» и «мошенник на доверии».

Он притворил дверь, подумал и наскоро очертил вокруг себя границу. Вокруг возник крохотный пузырь тишины, плывущий над городом людей, как батискаф под водой. В глубине, в темноте, среди неведомых тварей,  привыкших жить под невыносимым давлением в тысячи атмосфер.

Он лег, вытянул ноги и запрокинул руки за голову. Яблоневые ветви  почти смыкались над балконом. Не волшебные и не символические. Какими им здесь и следовало быть, по-хорошему.

Что-то царапало Мирддина в выбранной тактике. Если бы Джиневра была дану, использовать ее таким образом было бы однозначно неправильно и опасно для нее и окружающих. Но она была человек; то, что она делала, было, по ее словам, частью человеческой традиции; Артур не видел в происходящем ничего плохого; судя по данным с комма, пациентам после общения с ней не становилось хуже. Он сообщил ей и Артуру о том, что они собираются делать и к каким последствиям это может привести. Они, кажется, не очень хорошо поняли, но в любом случае, нельзя было сказать, что Мирддин использует их вслепую.

Тогда где ошибка?

Ошибка в том, что это разовая мера. Джиневра не может сидеть с этими людьми каждый день.  И она не может утешить их раз и навсегда. Нужно сделать так, чтобы они перестали нуждаться в забытьи, устранить саму причину, по которой они были готовы взывать к Помоне или кому-нибудь еще. А как?

Он крутил в голове этот вопрос, когда сквозь границу пробился крик о помощи.

Звала Нимуэ.

 

Река была широкой, глубокой, судоходной. Течение шло ровно, спокойно и стремительно. Огромные тела кораблей проходили, то и дело заслоняя солнце. От реки исходило чувство спокойствия и мощи, как от всех рек. Но все-таки это была человеческая река, в ней было много лишнего. Ржавые детали на дне, резиновые покрышки, что-то еще, названия чему Нимуэ не знала. Ботинки и туфли. Под Золотым мостом их оказалось неожиданно много — наверное, потому, что тонущие пытались сбросить обувь.

Но это было не главное. Главное было то, что пространство под мостом опять стало цельным, «кротовая нора», ведущая в локус Помоны, исчезла. Такие искусственно созданные проходы требовали ухода. Их следовало поддерживать. Как только стало некому это делать — дыра сомкнулась. Нимуэ проверила еще раз. Да, все верно. Даже следа не осталось.

Она медленно пошла вверх со дна, вдоль бетонных и металлических опор моста, к поверхности. Коснулась ее — и тут же опять скользнула под воду, прячась. Над ней на мосту были  люди, и напряжение от них стекало в реку, как электричество.

Их было двое. Один — за перилами, на металлическом парапете, и второй — с другой стороны. Небо над ними было серое, как одеяние одного и как лицо другого.

— Вернись, — говорил тот, кто был одет в серое. — Ты должен вернуться. Ты должен жить. Ты не можешь вот так  выкинуть все, что тебе даровано. Не имеешь права. Потому что это черная неблагодарность. По отношению к Тому, Кто дал тебе жизнь. К тем, кто тебя вырастил. К тем, кому ты дорог. Ты подумал, каково будет им? Как эгоистично ты поступаешь? Дай мне руку. Позволь мне тебя спасти.

— А пошел ты, — сказал тот, кто стоял на парапете, и шагнул вниз.

 

Человек ударился о поверхность  плашмя, со всей силы, и, оглушенный, пошел ко дну. Вода снаружи него, та, которая прозрачная, заливалась к нему внутрь — так, как не надо, и вода внутри него, та, которая красная, выливалась наружу, тоже, как не надо.  Нимуэ выставила руки, выталкивая его на поверхность, выплескивая из человека наружу воду, которой было там не место. Он хотел жить, он пытался оставаться единым целым — но он был совсем не как дану, не отливался сразу же в единственно возможную форму, он напоминал головоломку из тысячи кусочков, которую с размаха бросили на пол. Нимуэ из всех сил пыталась сопоставить детали, но они расходились и расходились. Надо было позвать на помощь, но все внимание уходило только на то, чтобы пытаться удержать искру огня в ладонях.

Вдруг держать стало легче. Она ощутила присутствие Мирддина – как он оглядывается сразу во всех слоях, пытаясь понять, что происходит.

«Мост. Человек. Разбился».

«Не отпускай».

«Долго не удержу».

«Держи. Остальное на мне».

 

Человека подхватили и увезли другие люди — и только тогда она поняла, что на суше. В каком-то здании.  Ноги горели. Шершавый воздух напирал углами, сквозь него приходилось протискиваться с усилием. Она беспомощно огляделась, зашарила вокруг себя и ухватилась за нить, ведущую из лабиринта. Вдоль стен текла вода — ее нельзя было вобрать, нельзя было коснуться, она была запаяна в металлическую скорлупу, но она была.

Она шла по коридору, держась рукой за трубу. Переступать было тяжело, но в узком металлическом русле текла вода, которая соединялась со всей остальной водой. Нужно было только выбраться наружу, а там позвать келпи.

Она свернула еще раз, еще и замерла. Нить свернула и ушла в потолок. Хода дальше не было. Нимуэ застыла, пытаясь понять, что дальше.

— Ааа, — раздался вдруг голос. — Ты пришла.

Нимуэ вздрогнула. Это был человек, лежавший на постели и пытавшийся поднять голову. Возглас исчерпал его силы, и он откинулся на подушку обратно.

— Я звал, и ты пришла, — повторил человек. — Я знаю, как звать. Праматерь сна, приди ко мне. Утешительница боли, приди ко мне. Дарительница яблок, приди ко мне.

Он перечислял и перечислял бессмысленные цветистые титулы. Слова наползали друг на друга, смешивались, сбивались.  Человек запинался и начинал снова. Это было невыносимо. Он звал и звал Помону, но той Помоны, которую он звал, не было. Никогда не было.

— Ты поможешь мне? — наконец, спросил человек. — Поможешь мне уйти?

— Да, — сказала Нимуэ. — Помогу.

Он тоже был похож на головоломку изнутри. У которой не хватает трети деталей, и еще треть — от совсем другой. Разомкнуть его контур было нетрудно.

Рыжее, апельсиновое сияние пошло вверх. Человек не хотел не быть. Человек хотел сохранить себя. Убрать себя из того места, где от него постепенно становилось все меньше и меньше, которое уже почти поглотило его память о чем-то еще, кроме тяжести, тоски и четырех стен. Это тоже была воля к жизни; если ее собрать, можно было бы осветить город. Или привести лето в зиму. Или оживить пустошь. Вот как оно работало у Помоны. Надо было только протянуть руку.

Нимуэ этого не сделала. Просто сидела и смотрела, как сияние уходит вверх, верх, вверх, сквозь слои и перекрытия.

Такой ее нашел Мирддин — сжавшейся с подобранными ногами на батарее и глядящей в одну точку.

— Нимье!

Дану подняла голову. Глаза у нее были сухие и блестящие.

«Я не могла отказать ему. Не могла»

Губы у нее задрожали,  и она уткнулась лбом в колени.

«Забери меня отсюда»

— Да. Да, конечно, — пробормотал Мирддин.

Когда он взял ее на руки, она заплакала.

 

Шел уже второй час кивания, улыбок и очень вежливого армрестлинга по поводу распределения фондов, когда из больничного сада раздался визг и топот. Артур рванул к окну, и увидел во дворе страшно недовольный гибрид коня с ящерицей. Из ноздрей у него шел пар.

Артур немедленно сиганул через подоконник в сад. Ящерконь недовольно заржал. Артур примерился и вскочил к нему на спину. Ящерконь встал на дыбы и забил по воздуху четырьмя копытами из шести. Артур покрепче  стиснул колени и  ухватил зверюгу за шею.

Из дверей выбежал Мерлин и что-то гаркнул. Ящерконь упал на колени, Артур едва не потерял равновесие и вдруг обнаружил, что сидит за рулем какой-то машины вроде «Ланции». Мерлин кинулся к машине. Был он  какой-то зеленый. Дану у него на руках, и так обычно бледная, была как студень. Мерлин стремительно нырнул на заднее сиденье, хлопнул дверцей  и бросил «Давай к реке, быстро!» таким тоном, что Артур даже не стал спрашивать, почему вид у них такой, будто они уносят ноги из горящего дома, а не из больницы.

Но встревожило Артура не это, а реплики с заднего сиденья, пока они неслись по городу. Мерлин говорил, очень четко артикулируя:

— Посмотри на меня. Нет, глазами. Глазами посмотри. Как тебя зовут? Скажи. Скажи голосом. Что это? Да, рука, верно. Моя или твоя?..

Все-таки это ненормально, подумал Артур, выворачивая руль и вдавливая педаль в пол.

Он затормозил у «Неустрашимого», и тут дану впервые стало слышно.

— Вво. Да.

— Нет-нет-нет, — заторопился Мерлин. — Не сейчас.

«Ланция» вдруг начала оплывать, растекаться — и Артур обнаружил, что сидит прямо на земле в большой луже. Рядом сидел Мерлин в обнимку с дану. Дану слабо трепыхалась.

Артур выругался сквозь зубы, поднялся и начал отряхиваться.

Мерлин поднялся сам, поднял дану, огляделся, топнул, обдав всех брызгами, и цыкнул:

— Кыш отсюда!

Лужа подобралась и скользнула в реку. Артур был готов поклясться, что она одарила всех презрительным взглядом напоследок.

Дану извернулась так, будто в ней совсем нет костей, и потянулась следом. Мерлин сгреб ее в охапку, прижимая к себе:

— Нет-нет-нет, оставайся тут, пожалуйста!

Артур вдруг вспомнил, как в детстве ловил медуз на пляже купальной шапочкой.  Ничем хорошим это не заканчивалось.

— Э… аквариум? — неуверенно предложил он.

Мерлин недобро зыркнул исподлобья, но, убедившись, что Артур не издевается, пропыхтел:

— Давай на корабль, там посмотрим.

Часовой на «Неустрашимом» отсалютовал, не дрогнув мускулом. (Пункт первый Устава: если вокруг короля творится черт знает что — это штатная ситуация. Пункт второй: если происходит нештатная ситуация — смотри пункт первый).  Артур сделал мысленную пометку вынести Пелли благодарность за правильное понимание дисциплины.

 

В каюте Мерлин сгрузил дану на диван и начал лихорадочно озираться.

— Материя, — бормотал он, оглядываясь. — Материя — это важно. А!

Он наткнулся взглядом на вазу с фруктами, схватил первый попавшийся и сел рядом с дану.

— Нимье. Нинева. Ты меня слышишь?

Дану медленно кивнула.

— Ты понимаешь, что тебе надо сейчас закрепиться? В человеческой форме?

— В чело… веческой. Быть. Да.

— Самый простой способ — это съесть или выпить что-нибудь. Ты понимаешь?

Она опять медленно кивнула.

Мерлин протянул ей яблоко из вазы.

Дану рассеянно сжала его. Под тонкими пальцами плод мгновенно пожух и сжался, будто его сунули в печку. Щеки у дану чуть порозовели.

— Нет, — взмолился Мерлин.  — Не так. Еда. Еду едят ртом, помнишь?

Дану наморщила лоб с добросовестным выражением глухого, который пытается читать по губам.

Мерлин зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Коснулся ее виска и еще раз протянул ей фрукт.

Лицо у дану посветлело. Она задумчиво откусила кусочек и проглотила.

Будто на фотографию брызнули проявителем — Артур не успел заметить, что произошло, но дану стала выглядеть по-человечески. Девица и девица, только бледная. А не что-то непонятно-студенистое, так что руки-ноги от платья не отличишь.  Артур мысленно поежился.

Дану моргнула. Взгляд ее стал осмысленным.

— Вовремя, — сказала она. — Спасибо.

Мерлин выдохнул и наконец-то перестал выглядеть как язвенник, которого скрутило приступом.

— Я уж испугался.  Не самое лучшее место для развоплощения.

Дану, опустив глаза, покатала яблоко между ладонями.

— Очень большое искушение взять… что тебе не принадлежит, — она подняла взгляд на Артура. —  Поэтому очень важно сохранять… человеческую форму. У человека всегда есть разница между «подумал», «пожелал», «решил», «сказал» и «сделал». Лаг на борьбу с искушением. И  еще человек всегда может передумать. У духов такой разницы нет.  — Она безрадостно посмотрела на яблоко в руке, откусила и принялась пережевывать — тщательно, как лекарство.

Артур пропустил мимо ушей длинное ничего не объясняющее объяснение.

— Что вообще случилось? — Он пододвинул стул, сел на него верхом и сложил локти на спинку.

— Я проверяла, закрылся ли проход под мостом, — сказала дану. —  В это время человек прыгнул  вниз.  Он разбился о воду. Очень сильно. Я попыталась его удержать. Мирддин нас выловил и доставил в это место…

— Госпиталь, — пояснил  Мирддин. – Нам как раз битый час объясняли, как хорошо у них работает экстренная реанимация. Вот и выпал шанс проверить.

— И как? – поинтересовался Артур.

— Вполне, — ответил Мирддин.

— А что за зверюга была в саду? – Артур потер плечо и обнаружил, что пиджак джигитовки  не выдержал и треснул прямо по шву. А еще фирма.

Мирддин поморщился:

— Это келпи. Озверел  без присмотра. Извини, пожалуйста, он обычно держит заданную форму, но тут нам было не до него.

— На кой вы вообще его приволокли?

— Это был самый быстрый способ передвижения.

С этим трудно было спорить. Машинка из водяного коня вышла отличная. Жалко, что ненадолго. Артур подавил вздох.

— Артур,  — сказала дану. — тебе надо что-то делать с этим местом.

— С каким? С больницей? — удивился он. — Чего вас, кстати, оттуда вынесло как ошпаренных?

Дану вздохнула:

— Жизнь, смерть… в такой концентрации. Я не думала, что так вообще бывает. Артур, там всегда так?

Артур пожал плечами.

— Ну да… это же госпиталь. Он для этого и построен. Эй, у вас что, вообще больниц нет?

— Есть. Но не такие. У нас очень редко кто-то рождается. И еще реже кто-то умирает. Это как… как босиком среди гейзеров.

— Не знаешь, откуда рванет, и дурно пахнет, — расшифровал Мерлин. Самообладание к нему уже вернулось. — Там столько ненаправленной энергии крутится, что это просто магнит для всякой шушеры.

— А что я сделаю? Люди рождаются, люди умирают.

— Те, кто просто  приходит и уходит — это одно. Я говорю о тех, кто хочет жить, но умирает. И тех, кто хочет умереть, но живет. —  Дану покрутила в руках надкушенное яблоко. —  У нас… на Авалоне  не принято в таком отказывать.

— Кстати, ты не думаешь, что тебе лучше сейчас вернуться на Авалон? — вклинился Мерлин.

Дану покачала головой:

— Я думаю, мне лучше сейчас из человеческой формы не выходить. Некоторое время.

— Можно через менгиры.

— Менгиры все равно только в полнолуние откроются, это еще две недели.  Неважно. — Она перевела взгляд на Артура. — Проблема в том, что там популярен культ Помоны.  И, боюсь… я невольно усугубила проблему. Меня видели и… и приняли именно за нее. Слух пойдет быстро, и с ним надо что-то делать, и чем быстрее — тем лучше. Люди, которым нужно утешение, вцепятся в… во что угодно.

Артур кивнул.

— Мы над этим работаем.

Выйдя на палубу, он первым делом сел прямо на пол и сделал то, что так давно хотелось — вылил воду из ботинок. Потом подвернул брючины и зашлепал босиком к себе. Надо было еще поймать Пеллинора — пусть выяснит, что за паренька они выловили под мостом и как он там оказался. И перекусить чего-нибудь. И найти Джин и объяснить ей, куда они делись и чем все закончилось.

И, кстати, можно ли что-нибудь сделать с «Ланцией», чтобы она и вправду так быстро ездила?

 

Парадная зала «Неустрашимого» сияла и переливалась, как шкатулка с драгоценностями. Две с половиной сотни гостей пересыпались по ней, как стеклышки в калейдоскопе, складываясь из одного узора в другой.

Артур восседал на возвышении в окружении гостей и азартно любезничал с Джиневрой. Время от времени к ним подходил кто-нибудь засвидетельствовать свое почтение. Судя по жестикуляции, эпизод с укрощением келпи Артур успел изложить восторженной публике раз семь, не меньше. Самым поразительным было то, что, если судить по мимике, заинтересованность Джиневры возрастала с каждой итерацией. Возможно, Артур поспорил, что не будет повторяться в описаниях, и ей было интересно, как он выкрутится.

Мирддин и Нимуэ сидели за столиком в углу, поодаль, откуда можно было видеть весь зал, не попадаясь никому на глаза.

«Тебе не тяжело? Ты уверена, что хочешь быть среди людей? Без «вуали», без ограждения?»

«Да. Я хочу понять, какие они,  когда не сломаны. Когда у них все хорошо».

Дану замерла, всматриваясь. По ее серьезному, сосредоточенному лицу бежала едва заметная рябь выражений – так на белое ложится отсвет оттенка, если что-то яркое уронить в снег. Человеческий наряд скрывал ее почти полностью, только глаза блестели над высоким воротником и кончики пальцев с белыми лунками выступали из широких  рукавов. Она очень старательно держала антропоморфную форму, очень тщательно повторяла образец, увиденный в витрине, и именно безупречность ее выдавала.

Тонкий профиль, точный, как формула или аккорд, выступая из жестких складок, походил на начатую скульптуру. Чтобы создавать впечатление человека, следовало бы добавлять неровностей, шероховатостей, ошибок. Крошек на скатерти, следов от помады на бокале. Всей мелкой энтропийной пены, которая возникает от столкновения человека с миром и которую так сложно имитировать.

Сообщать Нимуэ об этом Мирддин решительно не собирался.

Во-первых, для целей дану прекрасно подходил и этот вариант. Чистый вариант кода, нагружать его деталями было совершенно излишне. Бессмысленно и утомительно.

Во-вторых, Мирддин надеялся, что эффект «зловещей долины» снизит вероятность того, что, если он отвлечется, кто-нибудь успеет подойти к Нимуэ и еще чего-нибудь… попросить.

Кажется, последнюю мысль он подумал слишком громко. У Нимуэ чуть дрогнула рука под его ладонью.

«В госпитале  было так страшно. Но там все было… настоящее. А тут все… как танец однодневок над водой. Такой изящный. Такой безмысленный. Я… я хочу понять. Как они заставляют себя обо всем забыть?»

«Мне кажется, это человеческие тела заставляют их забыть. В госпитале было очень видно, что в одном человеке всегда несколько векторов стремления. Даже по каким-то совсем простым вещам. Как «жить» или «умереть». И нельзя предсказать, как они суммируются. Даже люди сами этого не знают.  Мы можем копировать их облик, но люди живут в своих телах по другим законам».

Подошел слуга с серебряным подносом.

На подносе была записка от Артура.

«Вы там шевелитесь иногда. Джин уже спрашивают, где она восковые манекены для интерьера подбирала».

Мирддин фыркнул и показал записку Нимуэ. Нимуэ подняла брови.  Мирддин обернулся к Артуру и отсалютовал двумя пальцами. Потом попробовал отыскать в толпе гостей, кто задал вопрос, но не нашел.

«Вот так мы себя и выдаем. — Мирддин скорчил трагическую гримаску. — Забывая моргать и ставить на лицо выражение лица».

— Ладно, — сказал он вслух. — Надо следовать королевским указаниям.

Он прислушался к оркестру. Оркестр играл вальс.

— А вот еще одно человеческое изобретение,  — сказал он Нимуэ. — Не самое плохое.

«И во время него можно продолжать обсуждать окружающих, не привлекая внимания. Вот, теперь у тебя выражение ммм… есть».

«Что-я-тут-делаю-и-как-не-наступить-на-этот-дурацкий-шлейф?»

«Скорее «Я-ощущаю-настолько-глубокое-внутреннее-превосходство-над-окружающими-что-так-и-быть-сыграю-по-их-правилам».

«Проецируешь».

«Нет».

«Да».

«По правому борту зеркало, смотри сама. Нет».

«Ладно. Нет. Но у тебя такое же».

«Видовое сходство, очевидно».

Как она ни старалась, смеяться целиком не вслух у нее не получалось.

 

Все шло своим чередом — пока не распахнулись двери и не вошел человек  в серой робе. У него было сердце, оно было вышито красной тканью на груди.

Среди нарядных гостей в смокингах он смотрелся, как баржа среди яхт. Он целеустремленно пересек зал — окружающих раскидывало от него, как ударной волной. На начищенном паркете оставались следы от тяжелых ботинок. Скрипки взвизгнули и смолкли.

Нимуэ замерла. Мирддин прочел у нее по губам: «Это он! Это человек с моста!»

Человек встал прямо перед Артуром.

—  Мое  имя — отец О’Лири. Я пришел просить справедливости, о король, — громко сказал он. В хрустальном свете люстр его ястребиные черты казались еще резче.

Артур подобрался.

— Какой именно? — спросил он.

— Вчера в госпитале Чарити было совершено убийство.

— Кого вы обвиняете? — спросил Артур.

С лица Нимуэ сбежало всякое выражение. Она сделала несколько шагов вперед. Мирддин попытался удержать ее — у него в руках осталась человеческая накидка.  Дану прошла сквозь толпу, как проходят между травяными стеблями.

— Это человек с моста, — сказала она Артуру.

Отец О’Лири увидел ее,  задохнулся от узнавания и ткнул в нее костлявым перстом:

— Ее! Я обвиняю ее! Ее видели в палате!

Лицо дану неуловимо исказилось. Будто из-за фарфоровой маски глянул кто-то другой.

— А пошел ты, — сказала она чужим голосом, хриплым от усталости и отвращения.

О’Лири вздрогнул.

Мирддин заступил Нимуэ дорогу, заслоняя обзор, и схватил за плечи.

«Это не твоя память! Не твоя!»

Дану застыла. Мирддин, не отпуская ее, резко обернулся к трону.

— Я думаю, вам стоит закончить это, безусловно, важное, обсуждение без нашего присутствия. Ваше величество.

Он слегка поклонился Артуру, и, не глядя на священника, стремительно вывел Нимуэ из залы. Дану повиновалась, как сомнамбула.

Артур только слегка повел глазами в их сторону.

— Вы видели ее лично?

— Видел персонал и сестры.

— Почему вы решили, что это она?

— Кто это еще может быть? Сколько в этом городе колдуний в белом?

— И что, по их словам, она делала? — спросил Артур.

Отец О’Лири скривился, как от хины.

— Держала больного за руку.

— Каково медицинское заключение?

— Остановка сердца. От, — он опять скривился, — естественных причин.

— Таким образом, доказательств у вас нет, —  медленно произнес Артур.

— Если бы у меня были доказательства, я пошел бы в суд. Нечисть не оставляет следов.

— Почему вы вообще решили, что это убийство?

— Диллон Суини был прикован к кровати десять лет. И умер в тот день, когда к нему в палату вошла одна из них. Вы называете это совпадением?

— Диллон Суини, — вдруг сказала Джиневра. — Перелом шейки бедра. Рыжеватый, зеленые глаза, бывший кровельщик. Вдовец. Любимый футбольный клуб — «Взрыватели». Любимая еда — карри.

Все взгляды притянулись к ней.

— Кажется, это я разговаривала с ним и держала его за руку. Правда, — Джиневра чуть вздернула верхнюю губу. В ее выражении появилось что-то лисье, — не знаю, оставила ли я какие-нибудь следы.

Артур сощурил глаза.

— Вы были на Закатном мосту вчера?

— Да, но…

— Вас видели рядом  с человеком по имени Киан Салливан, когда он прыгнул вниз.

— Я пытался спасти его!

— Киан Салливан часто ходил по мосту. Но прыгнул вниз в тот день, когда вы решили ему помочь. Вы называете это совпадением?

Отец О’Лири подавился словами от возмущения.

Артур выпрямился и обвел взглядом зал.

— В Камелоте один закон для всех, — отчетливо сказал Артур. —  В Камелоте никого не судят по оговору. В Камелоте никого не осуждают без доказательств, на основании домыслов и совпадений. Дева Озера оказалась в госпитале Чарити, спасая жизнь человеку по имени Киан Салливан. Тому свидетель я, Артур Пендрагон, Мерлин, мой друг и соратник, и весь персонал госпиталя. — Артур перевел взгляд на священника. — Теперь вы знаете, кто говорил с Диллоном Суини. Желаете ли вы на основании этого предъявить обвинение в убийстве Ее Высочеству Джиневере,  дочери Лодегранса, королевне Камиларда, Камелота и Корнуолла? — Последние слова прозвучали почти с переходом в инфразвук.

О’Лири не выдержал и отвел глаза.

— Нет.

Артур откинулся на спинку трона.

— Прекрасно.

Но отец О’Лири уже оправился от потрясения.

— Ваше Величество. Вы знаете — и я знаю, что я не смогу представить вам формальных доказательств.  Но вы знаете — и я знаю, что такое  так называемые феи. Они слетаются на человеческую смерть, как мухи на мед. Подумайте о том, кого вы выбираете себе… в союзники, Ваше Величество. Пока нечисть ходит среди нас — никто не будет в безопасности. Подумайте о своей душе. И о душах тех, о ком вы призваны заботиться. Подумайте об этом сейчас. Потому что потом будет уже поздно.

Голос Артура упал чуть ли не до шепота — но в замершей зале его услышали все.

— За свою душу я как-нибудь отвечу. И уж точно не перед вами. Свободны.

Отец О’Лири развернулся и вышел. Двери за ним хлопнули — и только после этого гости загомонили наперебой, обсуждая произошедшее.

 

Нимуэ стояла, отвернувшись к распахнутому иллюминатору. Когда вошел Артур, она не обернулась. Мирддин нависал над ней в позе вопросительного знака, опираясь рукой на стену. По его лицу Артур понял, что он все слышал.

— Этот… пастырь, безусловно, прав, — ровным голосом сказал Мирддин. — Дану не следует вмешиваться в людские судьбы. Собственно, такова официальная позиция Авалона, и я считаю ее вполне разумной. Последствия бывают… обоюдоострыми.

— Но? — спросил Артур.

— … но если я еще раз столкнусь с ним в одном помещении, то за его… физическую  целостность я не ручаюсь.

— Да еще минут пять —  и я сам бы не поручился, — Артур потер шею. — Госпожа.

Нимуэ обернулась.

— Я благодарен тебе за помощь. Но я не могу ни просить, ни требовать, чтобы ты продолжала свое участие в нашей кампании.

— Мы говорили об этом, — сказала Нимуэ. — Но ты видел, во что превращаются земли под властью Помоны и таких, как Помона. Я не могу оставить их так же, как ты не можешь оставить своих людей. Но ты — король Срединных земель. Артур, и решение принадлежит тебе.

Артур помедлил:

— Твоя помощь в делах зачарованных земель будет для меня бесценна, госпожа. В делах людей… предоставь решения нам.

Нимуэ склонила голову, соглашаясь.

— Ты не спросишь, что произошло  в госпитале? — глухо спросила она.

— Не спрошу, — ответил Артур. Он сел в кресло и устало потер лоб. — Не спрошу. Но я прошу и требую не применять фейских представлений о милосердии на моей земле.

— К людям? — уточнила Нимуэ. — Хорошо.

Стукнула дверь. В комнату, волоча за собой шлейф, прошествовала Джиневра. Она  стряхнула туфельки на ковер, уселась на подлокотник рядом  с Артуром и запустила пальцы ему в шевелюру. Артур длинно выдохнул.

— Рычи почаще, — посоветовала Джиневра ему на ухо. — Мне нравится.

Мирддин понадеялся было, что на этом разговор закончится, но Джиневра выпрямилась и требовательно уставилась на них.

— А теперь пусть кто-нибудь мне объяснит, что на самом деле произошло в госпитале. Потому что из того, что я разговаривала с Диллоном, не следует, что я была единственной, кто это делал.

— Кто-нибудь еще будет так рассуждать? — спросил Мирддин.

— После такого фейерверка? — Джиневра хитро и хищно усмехнулась. — Без шансов.

— Спасибо, — сказал Мирддин.

— Пожалуйста. Можешь считать это моим маленьким вкладом в наше стратегическое сотрудничество.

Джиневра перегнулась через Артура к столу, порылась в приборе и выудила оттуда длинный мундштук. Артур поднес ей огня.

— Так что случилось в госпитале?

Нимуэ подняла на нее глаза.

— Диллон Суини попросил меня помочь ему умереть. Я не смогла ему отказать.

Джиневра поперхнулась дымом. Артур погладил ее по спине. Мирддин чуть пожал плечами.

— Это такое фейское представление об утешении? «Давайте всех убьем, чтобы не мучались»?

— Ты бы предпочла умирать долго и в муках? Прикованной к постели? Теряя разум? Ты сама?

Артур поднял руку:

— Разницу в представлении о милосердии мы уже обсудили.

Нимуэ пожала плечами:

— Пока люди будут звать… всегда есть шанс, что кто-нибудь придет. Вопрос — кто. И с какими целями.

Мирддин помассировал переносицу:

— А единственная… организация, которая более-менее дает технику безопасности, делает это так, что от проповеди кидаются  с моста. Потрясающе.

— И что ты предлагаешь делать? — спросил Артур.

— Не знаю, — устало ответил Мирддин.

 

Мирддин шел по больничному коридору.

Он отлично понимал, почему Нимуэ тут было так плохо. И отлично понимал, почему сюда так тянуло Помону — здесь было много настоящего. Боль. Радость. Скорбь. Надежда. Отчаянье. Жизнь. Смерть. Сумасшедший концентрат. Даровая энергия.

Кажется, именно так на людей действует алкоголь. Отравление, провоцирующее эйфорию. Иллюзия могущества.

Он вошел в палату.

Киан Салливан, собранный заново и живой, лежал на кровати. Бледная женщина сидела у его изголовья и вязала что-то. При виде Мирддина она встрепенулась.

— Его нельзя беспокоить!

— Я ненадолго, — заверил ее Мирддин.

Киан повернулся.

— Привет, — сказал Мирддин.

Киан сначала недоуменно на него уставился, но потом на лице у него мелькнуло узнавание.

— А! Ты тот парень, который меня выловил!

— Типа того, — согласился Мирддин.

— Вот уж не думал, что такое скажу, — Киан поерзал, пытаясь устроиться поудобнее и поморщился. — Но спасибо.

Он уже мог садиться.

Мирддин поставил на тумбочку бумажный пакет.

— Купил вот на углу, — сказал он. — Это яблоки.

Киан запустил руку в пакет и выудил одно. Осмотрел его с подозрением, откусил и сморщился:

— Кислятина.

— И совсем не волшебное, — добавил Мирддин. — Добро пожаловать домой.

Киан смерил его взглядом и хохотнул:

— А ты в теме, да? По чудо-яблочкам?

— Есть немного, — опять согласился Мирддин. — Нашлось кому вытащить.

Киан хмыкнул и протянул ему руку:

— Киан Салливан. Ну, да ты уже в курсе, — он кивнул на табличку  на кровати.

— Мерлин, — сказал Мирддин, отвечая на рукопожатие.

— Удачно ты рядом оказался, Мерлин, — задумчиво произнес Киан.

Кажется, он единственный был не в курсе, кто именно его привез. К лучшему, подумал Мирддин.

— Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

— Лучше, чем планировал.

— Ты уже знаешь, что будешь делать дальше? — спросил Мирддин.

— Да, — ответил Киан, посерьезнев. — Сяду на мосту и буду караулить. Таких, как я.

— Это он шутит, — сказала бледная женщина.

— Не шучу, — сказал он. — Кто, если не я? Я знаю, как передумать за секунду до воды. Или как  брякнуться о нее со всей силы. И как чуть не захлебнуться. Про то, что никакой Помоны нет. Никакой волшебной страны, где все сразу будет хорошо. Никакого другого мира, кроме этого.

Киан неудачно дернулся, поморщился, перевел дух и продолжил.

Женщина поправила ему подушку.

— Ты, главное, не переживай так…

Киан повел рукой, будто отгоняя что-то.

— Иногда нужно очень немного, — сказал он Мирддину. — Например, чтобы тебя услышали.  Увидели. Именно тебя. Вот зачем люди придумали себе Помону. Матерь сна. Которая не обвиняет. Не спорит. Не грозит. Просто видит тебя, какой ты есть. Помоны нет. Но это не значит, что утешения не существует, — Он опять перевел дух. — Так что я сяду на этом проклятом мосту и буду сидеть. Чтобы никто. Никогда. Не прыгал так. В пустоту.

— Я слышал, рыцари часто охраняли мосты, — серьезно сказал Мирддин.

Киан хохотнул.

— Ну, я-то не рыцарь.

— Это ненадолго, — сказал Мирддин и поднялся. — Я поговорю.

 

«Неустрашимый» медленно прошел под мостом и дал гудок. Артур отдал честь, солнечный луч сверкнул на золотой кокарде фуражки. Киан Салливан, сэр Киан,  Рыцарь Моста, которому еще не разрешили вставать с кресла-каталки, отсалютовал в ответ. Медбрат за его спиной чуть помедлил и повторил жест.

Корабль медленно уходил прочь.

— Вот какие люди тебе нужны, — сказал Мирддин. — Не теоретики. Не символы. Пока Салливан будет стоять тут, второй Помоны здесь не возникнет. Но одного Салливана мало.

— Да, — согласился Артур, развернулся и облокотился локтями о перила. — Вот и займись.

— Я?! — опешил Мирддин.

— Ага, — ухмыльнулся Артур. — У тебя, похоже, отлично получается.

Прежде, чем  Мирддин успел возразить, Артур размашистым шагом пересек смотровую площадку, перегнулся через перила и заорал:

— Эй, капитан! Полный вперед!

— Есть полный вперед! — донеслось снизу.