— День прошел, к смерти ближе, славатебехоссподи. День прошел, к смерти ближе, славатебехоссподи. День прошел, к смерти ближе, славатебехоссподи, — бормочет бабка, не отрывая глаз от смазанной картинки на стене и мелко кланяясь.
Меня не раздражает ее бормотание. Я привык. У меня есть занятие — готовить патроны, и я стараюсь уйти в него с головой. Деревянная заготовка в толщину ствола, два слоя бумаги, навитые друг на друга. Приклеить, прижать, сдернуть, надрезать согнутый конец, сложить, заклеить. Снять, выставить на просушку. Когда гильзы высохнут, их можно будет наполнить — дробь, опилки, опять дробь… чем лучше набит патрон, тем лучше он стреляет.
Бумагу добывать все сложнее, но с этим можно справляться. Пули, конечно, все недоливают, но это не проблема. Надрезанная пуля летит так же хорошо, как обычная, если правильно положить порох. А вот что делать, если пороха не будет — вот вопрос…
Я вдруг понимаю, что бабка уже давно молчит, только смотрит на стену, обхватив себя руками. За ее спиной стоит Оленерогий, склонив на бок тяжелую голову. В теплушке ему не выпрямиться.
— Может быть, — говорит он глухим голосом, — для людей это действительно выход.
А у меня даже патронов нет. Хотя что ему патроны.
Он переводит взгляд на меня. Поводит широкими плечами. Рогатая башка поворачивается. Шевелятся ноздри. Такие, как он, могут ходить снаружи без маски. Их не скручивает болотный кашель, их не трясет лихоманка от туманов, они не гнут спину в три погибели на огороде. Ходячая сила. Ходящее высокомерие. Понятно, почему к нему тянулась мать. Понятно, почему она умерла.
У меня внутри скручивается тяжелый, горячий ком. У меня нет патронов, но есть нож.
Оленерогий смотрит на меня. Он понимает, что я хочу сделать. Я понимаю, что все равно не успею. Мне с ним не тягаться. У меня нет ничего, кроме красного и черного комка внутри, который хочет вырваться наружу. Пусть он сделает еще один шаг. Пусть сделает. Пожалуйста.
Оленерогий не двигается с места.
— Уходи, — говорю я.
По морде ничего не разобрать.
— Почему? — спрашивает он.
— Тебе не рады.
Он перебрасывает башку от одного плеча к другому, разворачивается и исчезает.
Я чувствую как внутри все обмякает. Нож выпадает из руки.
Сегодня ничего не закончилось.
Еще долго ничего не закончится.
Я упустил свой шанс умереть сегодня. Может быть, мне удалось бы ранить Оленерогого напоследок. Тогда я умер бы счастливым, зная, что хоть как-то насолил ему напоследок. Это была бы хорошая смерть. И быстрая.
Бабка, сидевшая неподвижно, отмирает, и опять начинает бормотать и раскачиваться.
— День прошел, к смерти ближе, славатебехосподи. День прошел, к смерти ближе, славатебехосподи.
Я опять сажусь за стол. Дело должно быть сделано в любом случае. Деревянная заготовка в толщину ствола, два слоя бумаги, навитые друг на друга. Приклеить, прижать, сдернуть, надрезать согнутый конец, сложить, заклеить.
За мутным стеклопластиком медленно стекает за холмы кроваво-красное солнце.
День прошел. К смерти ближе. Слава тебе, Господи.