Над рекой мост, рядом с мостом замок, в замке светлица, в светлице сидит Алья-Элья, подперевшись рукой, смотрит из окна башни.

— Нянюшка, расскажи сказку!

Нянюшка улыбается, проводит резным гребнем по золотым девичьим косам:

— Жил да был на свете король. Был он красивый да могучий, умный да справедливый. Был у него богатый край, с лесами да полями, с горами да озерами. Были у него слуги верные, кони быстрые, стада тучные — да не было у него королевы. Раз скучно ему стало, отправился он в землю дальнюю, страну чужеземную, много чудес повидал, много странного встретил. Раз остановился он у ручья, наклонился воды напиться, да слышит — голос тонкий да звонкий, песню ведет, да так звонко-весело, что сердце радуется. Пошел он на голос, да встретил рыжеволосую деву. Платье на ней простое, да осанка  знатная, ноги босые, глаза зеленые, а  волосы — что твоя медь!

Окликнул он ее. Отвечала ему дева:

— И тебе добра, чужестранец, коли не шутишь. Что тебе в наших краях, не заплутал ли,  не дороги ли ищешь?

— Хожу-брожу я по свету, ищу ответа — что выше дерева, что глубже моря, что мягче шелка? Да как звать тебя, о прекрасная госпожа?

— Небо выше дерева, горе глубже моря, сон мягче шелка… а звать меня Дженет, и  я не госпожа никому! — отвечала ему та.

Так, слово за слово, познакомились они, и полюбили друг друга, и увез король рыжеволосую Дженет в свой край, и сделал своей королевой…

Нянюшка замолкает, щурится и морщины на ее смуглом, сморщенном личике складываются в причудливый узор.

— Нянюшка, а дальше? — с замирающим сердцем спрашивает Алья-Элья.

Та молчит.

Небо за окном начинает хмуриться, над рекой, над далеким озером, почти касаясь лапками воды, с тревожным щебетом мечутся ласточки.

Нянюшка вздыхает, складывает потемневшие от времени руки на ослепительно-белом переднике и продолжает:

— Увез король в свой край рыжеволосую Дженет, сделал своей королевой. Родилась у них дочь, упрямая, как отец, своевольная, будто мать… — рассказчица опять вздыхает, голос ее выравнивается, опять становясь напевным. — Все полюбили новую королеву, и жили они счастливо… да долго ли, коротко ли, начала тосковать рыжеволосая Дженет. Не милы ей стали ни сады, ни замки, ни танцы, ни песни, ни охота и ни работа, ни муж ее король, ни родное дитя. Стала она просить —  отпусти меня хоть на денек, хоть на часок, в край родной, грусть мою развеять. И так велика была тоска королевы, что умолкли птицы, цветы завяли, и в лесах стали умирать звери, и тучи закрыли небо, и пошел дождь, и стали болотом нивы и пажити, и край этот накрыл сумрак.

И с тяжелым сердцем сказал король — Дженет моя, Дженет, отпущу я тебя в родную землю, хоть, чую, не увидеть мне тебя больше. Засмеялась та — не бойся, я вернусь скоро! Поцеловала свое дитя и поспешила в путь. Вышли они на мост, ударил король трижды мечом о камень — и открылась перед ними дорога. Смеясь, побежала  вперед рыжеволосая Дженет — и, как только коснулась нога ее земли людей — упала и рассыпалась в прах, ибо время ее человечье давно истекло.

И заплакал король, и вернулся он назад в замок. И так велико было его горе, что народился из этого горя зверь, косматый, рычащий, голодный, алкающий пожрать все живое. И, когда вода в королевском фонтане становится красной — уходит король биться за свою страну со своим горем. Остер его меч, крепки его доспехи, тверда его рука. И, когда он возвращается, заканчивается гроза, и уходят тучи, и все радуется новой победе…

— И он сам радуется, что вернулся и что снова видит свою маленькую королевну, — раздается от дверей голос.

— Отец!  — Алья-Элья вскакивает со скамьи, всплескивает руками и хлопает в ладоши. Отец вернулся! Он совсем такой, как рассказывала нянюшка — красивый, и сильный, и мудрый — только еще в сто раз лучше.

Он подхватывает ее на руки и кружит. Алья-Элья пищит от восторга, но тут же спохватывается:

— Пусти меня! Я уже большая!

Большая так большая… Он осторожно ставит дочь на пол, и та с важным видом оправляет складки платья.

За окном становится ярко и солнечно, и нянюшка, глядя на них, молодеет.

Но Алья-Элья, заглядывая в глаза отцу, спрашивает:

— Это все правда, что рассказала нянюшка? — и в окно влетает холодный ветер.

— Правда, — отвечает он.

— А… а о чем тосковала королева? — тихо и растерянно спрашивает Алья-Элья. Потому что, правда, о чем же можно тосковать в их прекрасной стране, в их чудесном дворце?

— О золотом солнце, — так же тихо отвечает он.

Алья-Элья недоуменно морщит нос — это как? Подставляет руку под солнечный зайчик — и на ладонь ложится изумрудный блик.

— Вот как, — отвечает король. Он закрывает ставень — и луч света, проходя через янтарное стекло, становится медвяным. Алья-Элья растерянно смотрит на него, сжимает и разжимает пальцы — пока он не гаснет, заслоненный набежавшим облаком.  Король гладит дочь по голове.  — В земле смертных солнце не такое, как под холмом, — и старается улыбнуться. — Может быть, это из-за него у тебя золотые косы. Не грусти, королевне нельзя грустить.

— Почему нельзя? — рассеянно спрашивает Алья-Элья.

Вместо ответа он ставит ее на скамью перед самым окном и крепко обнимает за плечи. Теперь они вместе смотрят из окна башни, и у Альи-Эльи от высоты захватывает дух.

— Посмотри на небо. Что ты видишь?

— Тучи…

— А на что похожа вооон та туча?

Алья-Элья смотрит на тучу. Она огромная, неповоротливая, с сизым брюхом.

— Не знаю. Ну… на кита.

— Ага… хорошо… — он начинает тихо насвистывать какую-то мелодию, и Алья-Элья, ойкнув, сильнее прижимается к отцу. У тучи появляется хвост!  И плавники! И глаза! И усы! Это и вправду НАСТОЯЩИЙ кит!

Кит поводит огромными, как тарелки, глазищами, неторопливо поворачивается, подплывает к башне, ухмыляется во всю огромную пасть — и вдруг выпускает из головы фонтан радужных пузырей. И добродушно тыкается лобастой головой в окно.

— Можешь его погладить, — говорит отец и сам тянется к чуду-юду.

Алья-Элья повторяет его движение.

Кит на ощупь теплый и мягкий, как замшевая перчатка. Он довольно урчит и подставляет лоб — и, наласкавшись, неторопливо отчаливает и сворачивается на вершине соседней башни уютным клубком, подложив под голову хвост.

— Какой хороший! — выдыхает Алья-Элья. — А где он живет? А что он ест?

— Это облачный кит,- рассеянно отвечает ее отец. — Он плавает по небу, а питается… питается радугой после дождя. А как его зовут, ты сама как-нибудь спросишь… Тебе весело сейчас?

— Да!

— Посмотри на небо. Что ты видишь?

— Солнце! И радугу!

Король разворачивает свою дочь и серьезно смотрит ей в глаза:

— Вот поэтому королева должна быть счастлива — чтобы над ее королевством светило солнце. Это долг королевы — дарить своей земле мир.

— А короля? — спрашивает Алья-Элья.

— Король холма из себя и своей волей создает свое королевство и тех, кто живет в нем. Его долг — помнить и заботиться о них.

— Ты все это сделал? Ты все это придумал? —  восхищается Алья-Элья. — А я, я смогу кого-нибудь придумать?

— Сможешь, — улыбается он. — Когда вырастешь.

Они проходят по саду —  по песчаным дорожкам, под арками, увитыми розами, мимо пестрых клумб, мимо фонтана — и Алья-Элья не видит, что вода в нем отливает алым.

Замок укрывает звездное небо. Тихо плещет, блестит вода в реке. Переговариваются дозорные, зажигает огни фонарщик, расходятся из таверны засидевшиеся заполночь моряки. Спят рыцари и звездочеты, лесные жители, мастеровые, слуги. Тихонько посапывает за дверью, поворачиваясь во сне, моя дочь.

Я придумал их всех, я знаю о них все — их мысли, их имена, их желания, их поступки.

Но среди них нет Дженет, моей Дженет. Единственной, равной мне, единственной, кого я так и не сумел понять до конца.

Я должен, должен хранить их всех — но я просыпаюсь среди ночи — и не помню, что ее больше нет, а когда вспоминаю — надо мной содрогаются стены замка.

И я встаю, и иду, потом бегу, потом лечу прочь — пока на самом краю, там, где обрывается мой мир, не увижу ее.

Она улыбнется  — как улыбалась всегда.

И протянет мне руку — как протягивала всегда.

И коснется моего лица — как касалась всегда.

АГРРРРГХ! — огромный лев преграждает мне путь.

Я отскакиваю, едва успев обнажить меч.

Уходи, говорю я. Или я убью тебя.

Лев рычит, хлещет себя по бокам хвостом. Ты создал меня, чтобы я защищал эту страну, говорит он. Потом ты создал морок, который выпивает твои силы — и твоя земля слабеет. Если я пропущу тебя — то все равно умру, скалится лев. Вместе со всеми остальными.

Как знаешь, говорю я. И бросаюсь вперед.

 

Мой меч сломан. Мой плащ изорван. Я неловко переступаю через тело мертвого льва, роняю ненужный обломок, пошатываясь, делаю несколько шагов и сажусь, привалившись спиной к скале, у самого края мира.

И приходит Она и обвивает меня холодными руками.

И наступает тьма.

Алья-Элья просыпается от криков и грохота. Где-то за окном вспыхивают багровые сполохи. Он испуганно садится на постели, трет глаза.

— Тихо, тихо, родная, не бойся, — шепчет нянюшкин голос. Алья-Элья чувствует, как добрые руки поплотнее укутывают ее в одеяло.

— Король умер! Ко… — крик за окном обрывается на полуслове.

— Что… что там? — Алья-Элья сжимается в комок.

— Не бойся, не бойся… — шепчет нянюшка и прижимает ее к себе,  но Алья-Элья видит, что губы у нее дрожат, и что она совсем, совсем ветхая.

Огонь за окном гаснет, и становится совсем темно.

— Не бойся, не бойся, не бо… — шепчет голос, становясь все тише, и тише, и тише — и исчезает.

В темноте, в тишине, в пустоте, посреди нигде лежит и плачет Алья-Элья, человеческое дитя — потому что не может человек умереть до назначенного ему срока.

Она плачет, и плачет, и плачет — пока не иссякают все слезы.

Она кричит, и зовет, и требует — пока не заканчивается крик, и она не понимает, что никто, совсем никто не придет.

Она крепко зажмуривает глаза, и хочет, чтобы ее не было. Но она есть.

И тогда она шмыгает носом и начинает вспоминать.

«Король умер!» — крикнул тогда голос. Значит, отца больше нет. Но она — его дитя. Значит, это она теперь — король? То есть королева?

Она вспоминает слова — «из себя и своей волей создает свое королевство и тех, кто живет в нем».

Вокруг ничего не видно, хоть глаз выколи — но Алья-Элья нагибается и проводит рукой по земле. Да, это земля. Она твердая, в каких-то мелких камушках и неудобная, но на ней можно сидеть. Алья-Элья садится, обхватывает колени руками.

«Нянюшка»,  — думает Алья-Элья.

Какое у нее лицо? Смуглое, сморщенное, все в морщинках, а глаза ясные.

Какие у нее руки? Маленькие, но сильные, теплые.

Как она говорит? Напевно, то быстро, то медленно.

Как она одета? В платье с шуршащими юбками, и в белый чепец, и  в накрахмаленный фартук.

Как от нее пахнет? Свежим хлебом, и вареньем, и лавандой, и немного — пылью.

Какая она? — Добрая, и заполошная, и строгая, и справедливая.

Что она сказала бы?

— Да что ж это такое, дитятко, на сырой земле сидеть! А ну захвораешь? Дай-ка я хоть шаль подстелю! — маленькие сильные руки встряхивают Алью-Элью, завертывают ее в теплую ткань.

— Нянюшка!!! — Алья-Элья изо всех сил прижимается к ней, утыкается носом ей в плечо, счастливо вдыхает родной запах.

— Ох, дитятко… Да ты, небось, голодная? На, возьми пряничек.  — Из необъятных складок юбки нянюшка вытягивает медовый пряник.

Алья-Элья съедает его и поудобней устраивается на нянюшкиных коленях.

— Я сейчас немного посплю, — торжественно говорит она. — А потом проснусь, и у нас будет солнце. Я ведь теперь королева.